Сделка - читать порно рассказ онлайн бесплатно

сексом не один раз, а как минимум четыре. Гонорар после четвертого раза.
— Четы-ы-ы-ыре?! Почему это?
— Из альтруистических соображений. После первого раза ты сможешь только морщиться от боли, но никак не строить из себя опытную гейшу. Твою пизду — ты не сердишься, что я называю вещи своими именами? — твою пизду нужно как следует разъебать, чтобы ты могла хотя бы не испытывать боли, не говоря о том, чтобы ловить кайф от секса. От обычного секса, я имею в виду. Без ухищрений. Согласна?
Она сидела, глядя прямо перед собой. Потом кивнула.
— Опытная гейша — это очень круто. Владик офигеет, — сказала она. Голос ее дрожал.
— Я не сомневаюсь, — ответствовал я. — Ну, Бобик, добро пожаловать на путь порока.
— А вам не совестно делать меня шл… проституткой? — вдруг спросила она.
«Ага, все еще надеется, что я откажусь…»
— Нет, не совестно, Бобик. Ты красивая и сексуальная, и я тебе не воспитатель в детском саду. А ты — взрослый человек, делающий свой выбор. Конечно, я не навязываю его тебе. Откажешься — найму другую шлюху и кончу в нее, воображая, что это ты. Не вилять — так не вилять. Ну что?
Она кивнула, и я продолжил: — Завтра в 20.00 ты придешь вот сюда — я показал ей адрес, — и там я сделаю тебя женщиной. Или, проще говоря, выебу тебя нахуй. Впервые в твоей совершеннолетней жизни. Все правильно?
Она снова кивнула, красная до корней волос.
— Заметано. Жду, Бобик. Очень жду. И надень, пожалуйста, что-нибудь женственное. Можно даже чересчур.
Я встал и пошел прочь, не глядя на нее.
Сердце стучало, как психованное, в ушах звенел хор бешеных кузнечиков…
***
Первый раз
Когда я открыл дверь, она стояла, набычив голову, как карапуз, и явно думала, что бежать уже поздно.
— Здрасьте, дядюшка Аспект! — выпалила она. — Может, вы уже скажете ваше настоя…
— Привет, Бобик! Выглядишь супер, — сказал я, притянул ее к себе и чмокнул в губы. Легонько, без язычка. Она так перепугалась, что пыталась вырываться. — Не бойся. Моя слюна ядовита только по пятницам, а сегодня суббота.
— Вот чего вы не целовали меня вчера…
— Вчера было вчера.
Я помог ей раздеться. На ней было синее пальто, небесно-голубой платок на шее, в ушах — огромные кольца, на ногах — кружевные чулки и туфли на огромных шпильках. Морда была намазюкана синим, как у оперной примадонны. Под пальто оказалась черная кожаная туника а ля «подружка металлиста».
Да-а, постаралась девочка.
— Обалденный прикид. Даже чересчур. Как и договаривались, — сказал я, потянув тунику.
— Ээээ! — дернулась она.
— Что «эээ»? Ты, кажется, забыла, что я тебя на сегодня купил, и ты — моя собственность? А? — чеканил я, стащив с нее чулки с трусами. Сплошные кружева, блин. — Ты считаешь, что сегодня у тебя есть право быть одетой? Подними… Теперь другую… — я освободил ее ножки от мотка кружев.
Ножки были бархатными и холодными, как ледышки, и жестоко, изматывающе красивыми, почти до слез.
Я подержал в руке маленькую ступню. Потом провел пальцами к бедру и бутончику, скрытому под краем туники, зацепил его и выбрался на живот под черной лайкой…
На пальцах остался липкий след. Ага!..
Бобик дрожала.
— Ты бархатная и зверски приятная на ощупь, — сказал я, запустив под тунику другую руку. — Приятней любого котенка. Любого махера или шелка, — говорил я, щупая ей бедра и ягодицы.
Я общупал их спереди и сзади, подминая пальцами нежную плоть, потом бесцеремонно залез в задницу, натянул половинки в разные стороны и сжал их, как тугие плодики.
Она громко пыхтела, вытаращив перемазанные синькой глаза. Два огромных янтаря в синей оправе…
— А теперь, — сказал я, убрав с нее руки, — а теперь ты снимешь все, что на тебе осталось, а я полюбуюсь, как ты это делаешь.
Я отошел. Она застыла, затем нервно улыбнулась, зажмурилась и потянула с себя тунику. Черный край медленно пополз кверху.
Это было, как в боевиках, когда на бомбе идет обратный отсчет — четыре, три, два, один… Выглянул мысок, показались лиловые лепестки и вся пизда, волосатая, почти совсем взрослая, и над ней — плантация черных зарослей до пупка.
Я представил, что чувствует она, и облился внутри сладким холодом, глядя, как оголяются ее бедра, плавные, почти без углов, чуть узковатые — но она ведь еще девочка…
Под туникой была черная кружевная маечка и такой же лифчик.
— У тебя очень красивое белье. Я оценил, — сказал я. — А теперь — давай его с глаз долой. Не думай, что и как, просто снимай и все.
С майкой и лифчиком она возилась, наверно, минут пять, и я чуть не лопнул от мурашек, бегающих по мне, как по африканским джунглям, пока она не справилась с бретельками и не осталась совсем голой.
— Ну, вот мы и приняли приличный вид, — сказал я, подходя к ней.
— И… и как вам?… — хрипло спросила она.
— Ну ты и наглый, Бобик! Тебе мало вчерашних комплиментов? — говорил я, кладя руки ей на бедра. — Тебе, значит, надо рассказать про твои божественные ягодицы… про осиную талию, наливные девичьи груди, белые и невинные… про покатые плечики, бархатную спинку…
Я говорил — и щупал ей все это, гладил, подминал пальцами… Она была неописуема. Если природа дарит — то дарит щедро, комплектом, сверху донизу. Черт, как же ей не хватает волос, длинных, сверкающих волос до попы, в которых она куталась бы, как русалка, — и как больно бьет эта ее мальчишеская обстриженность прямо по яйцам!… При мысли о том, что сегодня я осеменю это голое чудо, у меня потемнело в голове. Спокойно, спокойно… Так нельзя.
— Твой Владик уже видел все это?
— Нннет… да. По интернету. По пояс только… А можно в душ?
— Валяй. Все полотенца чистые. Только не вздумай там кончить без меня. Поняла или нет?
Она пулей влетела в ванную, а я облокотился о стенку, с шумом выпустив воздух.
Ффффух… Выкинуть, вытолкнуть нахуй покаянные мысли о самце, растлевающем невинное дитя. ЧЕЛОВЕК В ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ — ВЗРОСЛЫЙ ЧЕЛОВЕК. Тем более — с ее умом, которого нет и никогда не будет у большинства ее старших соседей по планете…
Мы равноправны. Она свободна в своем выборе. Я спокоен.
Сейчас я приду в себя и сделаю все, как надо — по плану, по стратегии… Выпью с ней, голой и малиновой от стыда, доведу ее до кондиции… буду медленно, постепенно дразнить ее, пока она не выбесится, как мартовская кошка, и не восхочет секса пуще жизни, — и тогда… Черт. Я — опытный мужчина, знающий, когда и на какие клавиши нажать, чтобы невинное дитя познало все, что ему полагается познать… Черт. Я абсолютно спокоен…
Шум воды умолк. Высунулась стриженая голова, красная, с потекшей синькой (я не мог не улыбнуться), и за ней — тело хозяйки, разгоряченное, в капельках. Они блестели на плечах, на ключицах, на взрослых, набухших ее грудях с темными сосками (они, если загорят, наверняка чернеют у нее, как у мулатки)… Видно, от волнения забыла вытереться, или вытерлась тяп-ляп, не попадая на себя… Черт.
Ее глаза, огромные и психованные, кололи меня янтарными разрядами. В самые печенки. Черт…
Не успел я снова чертыхнуться, как мои руки уже мяли ее, мокрую, пупырчатую от гусиной кожи, и губы кусали ее губы, отвердевшие с перепугу, и весь я вдруг увяз в ней, как муха в меду, и не мог уже без нее ни двигаться, ни дышать…
Я плохо помню все, что тогда было. Каким-то образом она оказалась на кровати, и я колотился в ней, вдвинувшись по самые яйца, а она орала — то ли от боли, то ли от испуга, — и я орал вместе с ней, выпуская из себя разряд, который вибрировал между нами, давил и рвал мне нутро, царапал его цветными молниями — и все никак не выходил, и никак, никак не выходил, и когда наконец вышел — я провалился в крик без верха и низа, и там был только ритм, блаженная боль и круглые психованные глаза, сверлящие меня сквозь туман…
***
Второй раз
Она стояла в дверях, глядя на меня с неописуемой улыбкой — вызывающей, стеснительной, дразнящей, виноватой и хрен знает какой еще.
— Вы сегодня будете такой же дикий, как вчера, да? Звериные инстинкты и все такое?
Впервые в жизни я не нашелся, что ответить.
— А я теперь сексуальный инвалид… С вашей подачи… Вы меня пустите или как?
Опомнившись, я удержал ее за плечо:
— Эээ! Одетым вход воспрещен. Забыла?
— Хоть дверь прикройте…
— Обойдешься.
Я снял с нее пальто, потом присел на корточки и залез под тунику, потянув вниз чулки с трусами.
На сей раз Бобик была в попсовых синих сапогах до колен.
— С легким паром! — сказал я, взяв ее ногу и прижавшись щекой к сапогу.
— О! Вы настоящий постмодернист. Аллюзии и все такое, — сказала Бобик. Голос ее дрожал.
— Не матерись в культурном доме… Как поживает наша пострадавшая?
— Аааа… О Боже. Совсем недавно еще я подумать не моглаааа… — подвывала Бобик охрипшим баском, как цыганка.
Я тискал ей ножки, холодные с улицы, потом сунул руку в голую промежность и стал месить сразу все, что там было, от ануса до клитора.
— Тебе штраф, — шептал я, массируя липкий бутон. — Пойдешь со мной гулять. Прямо вот так.
— Как — «вот так»?!
— Вот так. Сапоги наденешь — и вперед.
— Но… тут же почти все видно!..
— И хорошо, что видно.
— Холодно… Я простужу себе нафиг все…
— Ну, за это не волнуйся. Уж что-что, а холодно тебе точно не будет.
Кошачьи глаза умоляюще смотрели на меня…
Куда только девалась ее выдержка! Она шла мелкими шажками, вцепившись мне в локоть, и от ее бедер шла такая волна гормонов, что я чувствовал ее сквозь брюки.
— Что вы наделали, — бормотала она цыганским баском. — Меня теперь запомнят тут, как шлюху какую-нибудь…
«Ты и есть шлюха» — хотел сказать я, но промолчал.
Она выглядела неописуемо. Край туники спускался всего на три-четыре сантиметра ниже пизды; любое неосторожное движение — и всем будет все видно. В синих сапогах, в черной лайковой тунике, с неприлично голыми ногами, с небесно-голубым платком на шее, стриженая, похожая на длинноногую синицу… «Шевелюра