Приключения юной прекрасной маркизы – или Танечка по уши во ржи грехопаденческих порывов. Акт 1-й.

АКТ ПЕРВЫЙ
«О том, как подснежники расцветают ранней весной»
Чудна ли милость? Рассудите же, добрые люди: сколько не води пером, размазывая целые бочки чернил по километрам свежеизготовленной бумаги, сколько не стучи по кнопкам клавиатуры и сколько не подбирай многочисленных эпитетов и деепричастных оборотов, иль книжек заумных да ученых не перелистывай, но а тайной упокоенной под листвой укрытой и заеденных вышеприведенных «упомин» останутся причуды человеческия. Ну, или как причуды… для некоторых людей это все вовсе не причуды. Оно есть не то, что смыслом жития для них, а скорее укоризной – ведь не каждому дано такое особое дарование, которым наделяет избранных Матушка Земля – и по этой причине они могут чувствовать себя несколько отчужденными в обществе ординарных биоскафандров в тех исконных случаях, когда их истинное природное качество либо же по причинам брезгливости, стеснительности али невежества решительно отвергают те, кто посмели зваться людьми. Но а что, если эти, скажем так, причуды каким-то волшебным образом идут на пользу роду людскому? И вообще – какие такие причуды можно считать полезными в тот или иной исторический период? Вот, допустим, ретрограды иль анархисты – кто они такие в современную эпоху несколько, осторожно карандашиком карлякаю далееприведенное, поспешного технологического прогресса и марширующего по рекам и лесам всея воинствующего этатизма? Может, белые спасители голубого шарика? Или же ретивые поджигатели мирового пожара? А кто такие нимфоманки? Примите, однако, во внимание при размышлении, что автор не использует термин «нимфомания» в его истинно медицинском значении: ваш покорный слуга подразумевает получение оргазма этими прекрасными лицами женского пола посредством сексуального акта или мастурбации – а это, как сдается, есть важным даже в деле такого себе сексуального альтруизма, ибо любая такая сексуальная деятельность таит в себе несколько больше, чем обыкновенное семяизвержение на/в тело такой весьма щедрой мадам – она и сама должна предаться нирване дабы четко продемонстрировать своему партнеру все глубины мужских порывов, тем самым утвердив в его сознании веру в собственные силы. И так помышляй же, кто они – истинные хранительницы эросового факела? Или, стало быть, напротив – учинщицы самого гнуснейшего и порочащего честь и достоинство человеческие грехопадения? Пес ногу сломит на самом деле, ибо каждый отдельный мыслящий индивид при постановке этого вопроса скорее всего будет думать с высоты собственной колокольни.
Впрочем, вышесказанное никоей нелепой неурядицей не отменит сего факта, что сейчас на улице июнь – и жаркое, долгожданное в терниях зыбучей рабоче-учебной рутины лето. Как и не отменит ту оказию, которая указывает на утренний рассвет. Иль наличие несколько одинокого домика посреди Богом одаренной райской красотой сельской местности. Также всякий мерзавец должен смириться с фактом наличия у этого домика кирпичной трубы, деревянных дверей, гостеприимных приступок к ним или сонных окон. На окнах, а точнее возле одного из них остановимся чуть подольше. Думаю, что наш неискушенный друг уже догадался, по какой именно причине – хотя и без того довольно очевидным свершившимся под веяниями эких потусторонних порывов фактом является наше вероломное проникновение прыг-скоком по скалистым Европам на этот поросший всея зеленью приусадебный участок. Мы оба сюда пришли не для того, что лишь одним опоясывающим туманом и щебетаньем жарких птиц набивать свое метафизическое и трансцендентальное чрево, бывшее отнюдь не небезранимым под пулями житейских неурядиц – мы здесь для чего-то большего… Загляни в это ветхое окошко, милый братец. Видишь ли ты старую советскую белую тюль? А бежевые занавески, которые так же, ежели не больше, нагнетают былым гулом еще брежневских швейных машинок? А ансамбль фиолетовых, красных и желтых цветов, глиняные вазоны под ним?… Хотя и кажется, что все это великолепие как занавес закроет нам вид на то самое сокровенное, ради созерцания которого мы нарушаем всевозможные установленные нормы приличия. Но, к счастью для нашего непомерного любопытства, сие замечанье не вынесет никакой критики из-за наличия небольшого проблеска – того участка окошка, который, в виду причины досадно недостающей длины советских штор для такого столь широченного для них остекленного проема, закрыт не был. Глядим же в него, быстрей!
Этот дом, находящийся на отшибе одной довольно маленькой сельской улицы, таит в себе нечто более пикантное и заслуживающее внимание, чем и так изрядно поднадоевшая глушь окружающих сосенок и березок. Дом – и есть этим самым Космосом, а окно – его ретранслятором, который позволяет открыть вид на жемчужину сквозь многая световые годы – спящую на одноместной кроватке восемнадцатилетнюю Танечку. Ей снился сон смешного человека с хорошим концом, ибо ее доброе личико, слегка усыпанное веснушками, выражало чистое удовлетворение, проявившееся в наличии на нем лучезарной улыбочки, подчеркивающей ямочки на ее слегка пухлых щечках. Танечка лежала на спине, полностью накрытая белым легким пододеяльником. Вообще все ее постельное белье, наличествовавшее на спальном одре, было белого цвета: и наволочки для подушек, и простынь, и заботливо откинутое в сторону до осенней поры пуховое одеяльце. В купе с просачивающимся через занавески и тюль лучики утренней зари создавался эффект лежащей на небесном облачке миловидной длинноволосой русой красавицы. В заливаемую солнцем щель также можно было разглядеть ее лоб и аккуратненький носик…
Танечка приехала сюда недавно. Она – студентка-первокурсница филологического факультета, успешно сдавшая на «отлично» вторую в своей жизни сессию. Конкретное название ее специальностью я уже, конечно, не припомню, но могу поручиться и душу заложить на сдачу, что она учится на литературоведа с параллельным углубленным изучением английского языка. Умная у нас Танечка, однако, глубоко не любившая и презиравшая городскую жизнь – и, соответственно, из-за этого не работавшая на экой ординарной работе, что вызывало некоторые прения с ее родителями, желавших видеть свою дочь в трудовых браздах с самого юного возраста. Ей помогало оставаться на плаву только изредка дававшая пробоину через стальное дно безразличия жалость родителей и копеечная т.н. «повышенная» стипендия за ее особые достижения в учебе. Еще могу припомнить в качестве вспомогательных факторов выживания этого непорочного цветка в диком мире периферийного капитализма близость, в шаговой доступности, общежития к корпусу университета – как следствие отсутствие необходимости платить за общественный транспорт, и ее довольно скромный, приближающийся к аскетичному, образ жизни. Но что Танечка любила больше всего кроме учебы и природы, так это еще и рисование. У нее неплохо получалось писать картины маслом – некоторые она даже умудрялась продавать за неплохие по меркам ее мелкого кармана деньги. В основном юная художница писала красочные пейзажи и портреты с натуры (чаще в качестве моделей выступали ее однокурсницы – мальчишки, напротив, бывали лишь изредка), но попадались и весьма интересные изобразительные увертюры – на одном из полотнищ стараниями хрупкой кистью был изображен вагинальный секс между некой юной девицей лет примерно как Таня и… престарелым, кажется, охотником или лесником в сосновом бору. Коитус сей был описан нарочито с экспрессивной стороны: Танечка пыталась выразить через выразительные мимику и позы то сладострастие, которым предавались эти два тела в столь, казалось бы, непривычным в таком месте. В целом работа нашей юной озорницы по использованным оттенкам напоминала картину «Утро в сосновом лесу» Шишкина. Да и вообще, ежели закрыть глаза на непотребство, творящееся по центру картины, напоминала пародию на нее – может, Танечка подразумевала какую-то аллюзию?… Странным обстоятельством в этой истории юной нимфетки Таньки является то, что дома она находилась одна. Этому есть объяснение: хотя этот дом принадлежал родителям Танечки, они ввиду своей постоянной рабочей занятости не могли его посетить вместе с родной дочерью – и поэтому остались в городе. Танечке же, которая была городской отроду, как водится у столичных обитателей, надоели все эти бетонные джунгли – засим на свои летние каникулы, начавшиеся в десятых числах июня, на удивленье своих городских друзей и родичей, отпросилась поехать на родительскую дачу в село, которое находилось совсем не близ столицы нашего Народного Государства. Ее здесь даже никто и не знал, ибо она ни разу в нем не была.
А тем временем в окне мы можем наблюдать поистине потрясающее зрелище: юное тело, насытившись падающими лучами утреннего солнца, начало просыпаться. Этот прекрасный цветок по ходу своего пробуждения начала отнюдь не из открытых глазок – ползти вверх начали не веки, а беленький пододеяльничек, тем самым оголяя прекрасные сияющие ножки пробуждающегося подснежника. Сначала оголились несколько дрожащие ступни. Затем потихонечку избавились покрывающей вуали гладенькие как бархат голени… Танечка раскрывалась все больше и больше, постепенно, как настоящее пробудившаяся ото зимней спячки растение. Она не спешила просыпаться, ибо в ее запасе – вечность целого дня и полная свобода действий… Сладко зевнув, пошлая девочка лениво повернулась на бочок лицом к стеночке. Но пододеяльник больше не скрывал то, чего мы ранее не могли видеть своими глазами: юное создание Бога демонстрировало нам совершенно прекрасную прямую спинку – а, самое интересное, без каких либо признаков на наличие бретелей на ней… Танечка явно дремала без лифчика. Но и это еще не все: любопытному наблюдателю при смещении взгляда немного правее давалось в качестве награды еще более пикантное зрелище: сочная и упругая попка, будто плод выращенный в Райском саду под чутким руководством самого Господа, демонстрировала по всей своим манящим окружностям, аппетитным выпуклостям и таинственным впуклостям такое же отсутствие какой либо опоясывающей тело ткани. Шаловливая Танечка… да ей не только лифчик