Хейстак Вилледж. Глава 4: Женщина массового поражения. Часть 4

можно только мечтать. — Его фальшивая улыбка пьяным другом была воспринята как лучшее доказательство понимания.
— Вот и прекрасно. Смотри, не натвори глупостей. Ох, ты ж е-мое, который час-то? Засиделись мы, однако. Пора... баиньки.
Марти попытался встать и тут же плюхнулся обратно, потому как штормило его немилосердно. Недовольно бормоча, он уже готов был добираться до лежбища ползком, но Калеб поспешил помочь и отбуксировал приятеля в первый же незанятый шалаш. Там тот повалился, как охапка дров, и умиротворенно захрапел.
А Калеб вернулся к тлеющему кострищу, к бутылке, к которой за весь рассказ ни разу не приложился. Поболтал ее, рассматривая желтоватую жидкость при свете углей, после чего медленно вылил ее на землю. Он был трезв, как никогда в жизни. Прозвучавшая история вымыла те крохи алкоголя, что за пирушкой попали в его кровь. Беатрис... Калеб рассчитывал, что, узнав о ее прошлом, об обстоятельствах, при которых она попала в банду, он найдет покой или как минимум силы для смирения. Но то, что он услышал, только подлило масла в огонь, заставило сфокусировать все мысли только на ней. Как мог человек, пройдя через такие ужасные испытания, полные страданий и лишений, сохранить рассудок и вновь радоваться жизни? «Нет. Все не так радужно. Она сломалась. И теперь эта психологическая травма вынуждает ее подчиняться кому попало». Сначала команчам, изуродовавшим ее тело и душу, теперь Гиллу. Марти сказал, что старик не злоупотребляет своей властью над ней. Вздор! Использовать ее, как гусыню, несущую золотые яйца, и наложницу — не это ли злоупотребление? Беатрис ему по-настоящему предана? Но Калеб видел, с какой тоской она входила вечером в ту теснину. Да, он был уверен: не было у нее никакой привязанности к старику. Все это самообман, иллюзия. Оставалось только ее развеять. Пробудить Беатрис от этого горячечного бреда. Она спасла его. Теперь он вернет должок.
Калеб сидел у тлеющего кострища и смотрел на алеющие угли воспаленными глазами, расчерченными сеткой капилляров. О сне не могло быть и речи. Мозг лихорадочно работал, как раскочегаренный паровоз. Ломило в висках. На что он готов был пойти ради Беатрис, ради ее счастья? «Абсолютно на все. Без исключений». В самом деле? Даже совершить поступок, за который она его может возненавидеть? Может не простить? «Ну, и пусть. Если после этого она перестанет быть девочкой на побегушках, пускай хоть шкуру с меня сдерут. Она заслуживает лучшей жизни». Он сидел и сидел, и думал, и смотрел на алеющие угли воспаленными глазами, а на востоке, пробиваясь сквозь затягивающие небо грозовые тучи, занимался рассвет.
Из медитативного созерцания Калеба вывел какой-то звук. Он поднял голову, скривившись в равной степени от ощущений в затекшей шее и от того, что увидел. Источником звука оказался Матиас Гилл, вышедший из домика. Старик был в одних кальсонах и рубашке, очевидно, только из кровати. Сон отпустил его только частично, потому как он, зевнув и почесав зад, шатко направился в сторону нужника, совершенно не замечая сидящего у кострища мужчину. А Калеб смотрел ему вслед, и в нем вскипала злоба, а вместе с ней крепла решимость. «Ненавижу этого ублюдка. Без него всем будет только лучше. Да, лучше... «. С этими мрачными мыслями он встал и на негнущихся ногах двинул туда, откуда доносилось звонкое журчание и старческое причмокивание. В поваленной набок ржавой вагонетке, встреченной на пути, валялось большое шахтерское кайло. Калеб взял его в обе руки, сделал пару взмахов, оценивая вес, и остался доволен, после чего пошел дальше. Он ступал беззвучно, подобно привидению, да и выглядел соответствующе. Вот и туалет, с дверью нараспашку. Матиас как раз закончил мочиться и повернулся к выходу. Завидев перед собой человека, он от неожиданности испуганно отпрянул, но уже в следующую секунду разобрался, кто перед ним.
— А, Калеб, это ты. Не подкрадывайся так. Чего не спишь в такую рань? Тоже поссать приперло? — спросил старик и хохотнул до омерзения наигранно и фальшиво.
— Нет, но тебя приперло очень даже кстати.
Что-то в его голосе заставило Матиаса посерьезнеть, а также, протерев все еще заспанные глаза, заметить в руках у мужчины грозный инструмент.
— А кирка тебе еще зачем?
— Она должна отлично проламывать черепа, — буднично пояснил Калеб и, не дав собеседнику опомниться, поспешил проверить свое предположение.
Орудие, с легкостью раскалывающее горную породу, как и следовало ожидать, не встретило никакого сопротивления. В глазах Матиаса возникло и навечно замерло глупое изумление. Он даже не успел издать ни единого агонизирующего звука. Его обмякшее тело непроизвольно сделало шаг назад и уселось на толчок, склонив голову с так и оставшейся торчать в ней киркой. Со стороны выглядело, будто он просто решил испражниться, вот только инородный предмет во лбу смотрелся неуместно. Ворот рубахи окрасился в багрянец. Застучали первые капли дождя.
Неожиданно для самого себя, Калеб почувствовал безграничную безмятежность и умиротворение. Не было сожалений, не было и гадкого удовлетворения, не было ликования. Только всепоглощающее спокойствие человека, разрешившего все свои невзгоды и тревоги и вошедшего в гармонию с самим собой. Эйфория, словно вызванная лошадиной дозой седативного. Его не волновало, что будет дальше, ни с ним, ни с бандой, ни со всем миром. Беатрис теперь свободна, а все остальное неважно. Поэтому, сунув руки в карманы и мугыкая себе под нос какой-то бодрый мотивчик, Калеб развернулся и ушел, оставив Матиаса Гилла наедине с вечностью.
Он вернулся к своему месту у окончательно истлевшего костра, шипящего от капающей с неба воды. Кроме него, все еще спали. Когда они проснутся, их будет ожидать неприятный сюрприз, а Калеба будет ожидать расправа. Но он даже не помышлял о бегстве. Идти ему все равно было некуда. И незачем. Поэтому он просто убивал время сигаретами и уцелевшей бутылкой виски, сидя под проливным дождем, промокший до нитки. Прошло чуть больше часа. Алкоголь вкупе с усталостью после бессонной ночи постепенно сморили Калеба. Отяжелевшие веки смежились, и его окутала приятная полудрема. «Эх, сейчас бы в кроватку, с Беатрис под боком... «. До его увлекаемого в царство Морфея сознания начали вдруг доноситься крики, ругань, топотение многочисленных ног. Мужчина как раз успел открыть глаза, чтобы увидеть стремительно подлетающего к нему камрада, сходу прописавшего ему смачную зуботычину. Удар совпал с первым раскатом грома. Сонливость, вот уж каламбур, как рукой сняло.
— Крыса поганая! Получай!
Пока Калеб, стоя на трясущихся руках и ногах на четвереньках, собирался с силами, чтобы встать, чувствительный пинок по ребрам опрокинул его на бок и заставил согнуться в три погибели. А к месту склоки подтягивались остальные члены банды. Обезглавленной банды.
— Эй, мужики, потише! Вы его сейчас убьете! — послышался встревоженный голос Марти.
— Да туда ему и дорога, паскуде гребаной!
Следующий удар пришелся по копчику, выгибая Калеба в обратную сторону. А дальше его принялись колотить без разбору, со всех сторон, руками и ногами, выколачивая брызги воды. Если бы не опьянение, боль от лупцовки наверняка была бы чрезмерной. Но даже так, свернувшись в позу эмбриона, отчаянно пытаясь защитить лицо, он был на грани отключки. После такого его тело должно превратиться в один сплошной синяк. «Забавно. Я думаю о синяках, словно это наибольшая моя проблема». Эта дурацкая мысль его действительно позабавила, да так, что он, несмотря на боль, скривил расквашенные губы в усмешке.
— Вы гляньте! Он еще ухмыляется! Вот урод!
К удивлению Калеба, удары прекратились. Но лишь затем, чтобы кто-то (он не мог разобрать, кто, в равной степени из-за крови, застилающей глаза, и принятому на грудь виски) сгреб его за грудки и поставил на колени. Приходилось его так и держать, по той причине, что без этого избиваемый просто начинал падать.
— Какого хрена, Страуб?! Какого хрена, скажи мне, ты это сделал? И это твоя гребаная благодарность за то, что Матиас вытащил твою сучью рожу из тюрьмы? А?
Калеб молчал. Сказать ему было ровным счетом нечего, да и с дикцией были сейчас определенные проблемы. Вместо этого он сплюнул на землю кровавый сгусток с белеющим в нем осколком зуба.
— Вали его уже! Что с ним трепаться?
— Погодите, мужики! Давайте не будем горячиться!
— Заткнись, Марти! Он сам это заслужил, и не отрицает этого. Да, Страуб? Может, все-таки что-нибудь скажешь напоследок? — Бандит, державший Калеба, достал револьвер.
«Пожалуй, есть кое-что... Единственное, что приходит в голову».
— Беа... триш...
— Чего? Что ты там мямлишь?
— Беатриш... Пожобите Беатриш... — уже громче повторил Калеб, еле ворочая распухшим языком и силясь не потерять сознание.
Вокруг неодобрительно зароптали.
— Позвать Беатрис? Да ты хоть представляешь себе, что она с тобой сделает? Хотя, почему бы и нет? А, вон и она сама бежит, легка на помине.
Калеб поднял взгляд и посмотрел туда же, куда и остальные. От деревянного домика и в самом деле неслась, шлепая по лужам, упомянутая женщина. Заспанная, распатланная, в одной нательной сорочке и босиком. Вся косметика была смыта, но от этого ее красота нисколечко не проигрывала. Только безобразный шрам на шее, не скрытый бархоткой, по-прежнему заставлял невольно ежиться. В руке Беатрис держала гребень. Пока еще это был только гребень. Однако по тому, что лицо ее, выхватываемое вспышками молний, было мрачнее тучи, можно было ожидать худшего.
«Беатрис... Моя Беатрис... Надеюсь, ты когда-нибудь сможешь понять меня. Сможешь простить. Надеюсь, ты будешь счастлива».
И после этих мыслей, словно одно лишь желание ее увидеть держало его на плаву, Калеб безжизненно повис в руках своего бывшего брата по оружию.
***
Его разбудила мелодия.
Калеб Страуб, к своему величайшему изумлению, осознал, что все еще жив. Его легкие, пусть и с некоторым дискомфортом, втягивают тяжелый грозовой воздух. Его саднящая кожа все еще ощущает теплые капли дождя. Его уши все еще слышат далекий рокот грома и куда более близкую волшебную музыку. А его нос, помимо запаха