Дуню привезли из деревни в господский городской дом сразу, как ей минуло восемнадцать. Семья ее была большая, небогатая и родители были рады отдать дочку «в услужение» — лишним ртом меньше.
В господском доме Дуню переодели — выдали пару исподних сорочек и старое, но еще крепкое платье одной из барыниных дочек. Потом показали спальное место — на полатях в людской и рабочее место — в кухне, помощницей судомойки. Судомойка Агафья была пожилой полной бабой и ввиду частых приступов артрита уже плохо справлялась со своей работой. Дуню к ней приставили с целью подготовить молодую и расторопную замену.
В первые недели Дуня всего пугалась и всех дичилась. Уж слишком отличалась жизнь и быт барского городского дома от их незамысловатых деревенских будней. Один теплый сортир (специально для слуг!) чего стоит! А обеды — всем накрывали на большом столе в людской и подавали каждому (!) отдельную глиняную миску. Девушка с младенчества была приучена хлебать «шти» из общего чугунка. А хлеб — он был порезан на ровные ломтики и так, навалом, лежал на большом подносе — бери сколько хочешь... Но никто лишнего не берет, за пазуху не прячет — сытые все, не привыкшие регулярно голодать!
Первые дни Дуня сильно уставала: Агафья раз-два показав что надо делать, свалила на нее всю тяжелую работу, оставив за собой лишь протирку начисто господских тарелок и чашек. С непривычки к долгой стоячей работе у нее поначалу ныли мышцы спины и болели икры и ступни ног. Но постепенно она приноровилась и работа перестала занимать почти все ее время. Перемыть всю посуду большого дома, где проживало вместе с барской семьей еще человек тридцать обслуги три раза в день (завтрак, обед и ужин) не так просто, но при сноровке вполне реально.
Соседкой по полатям у Дуни оказалась Маруська — разбитная девка лет двадцати. Она приехала сюда на два года раньше Дуни и теперь вечерами «наставляла» девушку, рассказывая о местных нравах и достопримечательностях. Однажды она внимательно осмотрела девушку с ног до головы и внезапно спросила:
— К тебе уже приставал кто-нибудь?
— Как это?
— Ну, дура деревенская! Ну в уголке тебя никто из парней и мужиков не зажимал? За титьки и махонку не тискал?
— Не-ет...
— Странно. У тебя титьки вон какие здоровые! Как у взрослой бабы. Да и жопа у тебя налитая, вон как торчит.
— И чо, это плохо?
— Да нет, не плохо, только жди, тебя часто щупать будут, почитай кажный день! А иные ведь и до синяков жмут! Потом в бане все бабы таких «счастливиц» рассматривают, да шипят исподтишка:
— Вот мол, навезли молодых деревенских блядей, теперь на них, честных дворовых девушек и не посмотрит никто...
— Да я-то при чем? Ведь это мужики делают, а я что, виновата, если отбиться не сумела?
— Да им все равно, лишь бы сплетни собирать... Тебе бы лучше всего на Нила попасть — тогда считай легко отделалась.
— А кто это — Нил?
— Это камердинер самого барина. У него даже своя каморка есть! Правда с одним окном, да зато отдельная! И постель мягкая, почти как господская!
— А ты откуда знаешь? Он тебя щупал?
Маруська усмехнулась:
— Щупал, конешно... Только не долго — титьки мои размером не по его вкусу. А вот тебя он навряд ли пропустит. И то, что никто из мужиков тебя пока не трогал тоже странно... Да уж, не иначе Нил запретил!
— А он что, командовать может?
— Да ты что? Если он кого не взлюбит, тот мигом на конюшню отправится — розог получать. А то и обратно в деревню могут услать!
— А чем это плохо?
— Ты чо, полоумная? Да после такой жизни обратно к матушке с батюшкой в услужение, на хлеб и воду? Да в поле спину гнуть от зари до зари? Ну уж нет!
— Так ведь щупают?
— Ну щупают, иногда и похуже что делают, но я лучше лапанье мужиков потерплю, чем обратно в деревню поеду. Я решила — за городского замуж выйду...
Вдохновленная такими «откровениями» подружки, Дуня на другой день тревожно озиралась, идя по длинным и полутемным коридорам «черной» половины барского дома. И не зря. Из-за угла вдруг вывернулся невысокий худощавый мужчина лет тридцати пяти.
— Постой-ка, красавица! Ты кто же такова будешь?
— Ду-уня...
— И что ты здесь делаешь, Дуня?
— Судомойкой нарядили...
— А лет тебе сколько?
— Девятнадцатый пошел...
— Ага... А я Нил Петрович, слышала про меня?
Дуня покраснела и еле слышно ответила:
— Слышала...
— И чего говорят?
— Да по разному...
— Уже запугали девку, балаболки брехливые. Вот что Дуня, ты меня не бойся!
— Да я и не боюсь!
— Ну-ка, сейчас проверим, — Нил вдруг притиснул девушку к стене и сильно сжал ее правую грудь. Дуня от неожиданности взвизгнула и резко вывернувшись из «зажима» стремглав понеслась в сторону кухни.
Вечером, глядя на то, Дуня часто краснеет и прячет глаза, Маруська спросила:
— Ну че, подружка молодая, пощупали тебя че ли?
— Пощупали...
— А кто?
— Нил Петрович.
— Так он все-таки глаз на тебя положил... Ну и как, долго щупал?
— Да не, он только разок за титьку успел, я сразу убежала!
— Да ты, я погляжу, кобылку необъезженную из себя строишь?
— Да не... Только мне маменька не велела мужиков до себя допускать! И махонку свою беречь пуще глаза наказала...
— Ма-аме-енька! Ей-то легко говорить — папаня-то твой волосатую манду ей небось кажный день молотит! Так ведь?
— Наверное...
— Да ты че, ни разу не слышала че ли? В одной ведь избе живете!
— Слышала как они пыхтят, а потом маменька от боли постанывает...
— Дура ты деревенская! От боли, как же! Это она от сласти постанывает!
— Как это?
— Вот свяжешься с Нилом, все узнаешь. А он теперь, как ты убежала, тебя из своих когтей не выпустит! Любит он таких упрямых объезживать.
И действительно, на другой день, дождавшись, когда Агафья вышла «до ветру» (старуха страдала запорами), Нил зажал Дуню уже в судомойне. Девушка неожиданно почувствовала на обеих грудях крепкие мужские руки и неловко повернувшись, чуть не упала в большой таз с мыльной водой. Однако, похотливый Нил Петрович, очевидно не хотел такого ее позора и ловко подхватил под мышки и поставил на ноги.
— Ну что, Дуня, чего пугаешься?
— Как чего, вас бы так за титьки-то, дяденька!
— Да уж, только у меня нет таких больших и красивых грудок, как у тебя!
Девушка покрылась густой краской, на глазах выступили слезы.
— Да ты не бойся меня Дуня, я с тобой по доброму поладить хочу! А грудки у тебя правда красивые, уж ты мне поверь...
Дуня вымученно улыбнулась и почти шепотом сказала:
— Спасибо на добром слове... дяденька.
— Пожалуйста, мне красоту похвалить нетрудно. Только какой я тебе дяденька? Зови меня Нил... Ну если кто чужой рядом — Нил Петрович. И знай Дуня, я тебя здесь никому в обиду не дам!
Вечером, уже без всяких расспросов, девушка коротко пересказала Маруське беседу с «Великим Нилом Петровичем».
— Ну-у, прямо так и сказал — «обижать не дам»? И не щупал больше, так ушел? Да видать девка ты его и правда чем-то зацепила. А он-то как, тебе понравился?
— Ну, не знаю. Мужчина вроде не старый, одет аккуратно, запах от него какой-то... господский.
— Еще бы, он ведь как барин-то в деревню на охоту ехать изволит, совсем как за хозяина остается. Вот и пользует господские дикалоны.
— Чего?
— Ну это господская вода такая. Для запаху хорошего. Мазнешь там-сям понемножку, потом весь день такой дух стоит... Амбре называется. Да уж, повезло тебе подружка, ежели он тебя самолично охомутает, можешь на всех свысока поплевывать.
— А как это — охомутает?
— Известно как — приспособит тебя, чтоб его ублажала!
— Но ведь маменька...
— Ага, маменька наказала целку беречь, а то вожжами выпорет и крапивы в махонку натолкает! Точно?
— Ага...
— Да не боись, Нил мужик хитрый и тертый. Он как-то так умудряется устроить, что девки от него и не брюхатеют и взамуж потом без позора выходят. Ты думаешь, че, первая у него такая молодая кобылка? Уж он-то поездил... Говорят, даже барыню нашу... Ну конечно когда помоложе был. Но об этом — тсс... , молчи, иначе мигом на конюшню под розги отправят. И Нил не поможет. На следующий день Нил опять в отсутствие Агафьи зашел в судомойню. Он не стал подкрадываться, а открыто подошел и улыбнулся девушке:
— Здравствуй, Дуняша!
— И вам здоровья, дяденька... То есть, Нил Петрович!
— А что ты вечером делаешь Дуняша?
— В людской с девками сижу...
— И чем вы там занимаетесь?
— Да ничем... Волосы друг дружке расчесываем, да болтаем.
— А хочешь чайку попить с печатными пряниками?
— Кто ж не хочет?
— Тогда приходи ко мне вечером в комнатку. Знаешь где это?
— Показывали...
— Ну, придешь?
— Стра-ашно...
— Да ты не бойся, я тебя насиловать не буду. Мы с тобой все по доброму сладим, я же обещал! Придешь?
Дуня с красными щеками и ушами только молча кивнула головой.
Вечером, она с бьющимся сердцем пробиралась в «каморку» всесильного Нила. Она тихонько поскреблась в дверь, но он сразу ее услышал и отворив дверь, за руку втянул девушку в комнату. Помещение, площадью метров пятнадцать, было занято столом с двумя стульями, шкафом для одежды и большой двуспальной кроватью. Впрочем, для Дуни это все было в диковинку — она ничего краше застланных рушниками лавок и некрашеных столов из тесанных досок не знала. В комнате было светло, гораздо светлее, чем в людской. Освещением служила большая керосиновая лампа, прикрытая сверху пузатым стеклом.
Нил провел Дуню к столу и усадил на стул.
— Ну вот и молодец Дунюшка, что не струсила, пришла. Сейчас я тебя угощать буду.
Он достал из шкафчика на стене вазу и тарелки с угощениями, а с топившегося в уголке небольшого очага снял металлический чайник и поставил его на узорчатую металлическую подставку. Процедура заваривания чая, затем разливания его по фарфоровым (господским!) чашкам казались девушке священнодействием. Когда же Нил достал большие куски сахара и щипцами наколол из них дольки поменьше, Дуня даже дыхание затаила. В их деревне чай, да еще с сахаром, пили только в самых богатых домах. Остальные обходились липовым цветом и медом (у кого был, конечно).
Мужчина поставил перед ней чашку с ароматным напитком, придвинул вазочки
Войти
Скачать рассказ
Скачать как JAR (JAVA-книга)
Мамины подруги
@eromo_org