Из цикла «В отцы годится» №11: Джек и Джеки 2 - читать порно рассказ онлайн бесплатно

любить и хотеть его. Это совсем-совсем разное — Наташа и Том, но все равно стыдно.
Наташа удивлялась потом, какая я активная. Она сказала — «я сразу почувствовала, что ты из наших». То есть из девушек, которые спят с девушками. Как она узнала?..
Мы теперь будем встречаться и заниматься Этим. Она сказала, что ей ни с кем не было так хорошо, как со мной. Ааааа!..
***
Целую неделю Наташа ходит ко мне, и мы...
Страшно даже и подумать, чем мы занимаемся. Она надевает меня на свою тонкую руку, как куклу, и что-то трогает там внутри, и я выворачиваюсь наизнанку и умираю от сладкой боли, и это длится долго, долго — все время, пока ее рука во мне. У нее тоже длинные волосы, и когда они смешиваются с моими — получается черно-золотой каскад. Он окутывает наши плечи и груди, и это так красиво, что хочется плакать. Наташа вообще говорит, что я очень эмоциональная.
После наших встреч во мне остается много пороху, и я пристаю к Тому. Он удивляется, но никогда не отказывает... а мне стыдно.
Но я и правда люблю его.
А Наташа... по-моему, я начинаю надоедать ей со своим обожанием. Она взрослая, ей тридцать лет. Я девчонка рядом с ней. Она все расспрашивает меня про жизнь в Америке, про то, как я тут оказалась. Мне хочется рассказать ей все-все-все, но я боюсь за Тома и помалкиваю. Вдруг она кому-то перескажет? Девчонки ведь страшные болтушки.
***
Сегодня я сдала первой и прибежала домой на два часа раньше, чем собиралась.
Дверь была открыта. Я хотела крикнуть Тому, что я молодец, но услышала голоса из комнаты. Его и... Наташин.
Не знаю, как я устояла на ногах... а Том говорил за стеной Наташе:
— Спасибо вам, Наталья Ильинична, за помощь в этом деликатном деле.
— Ну что вы, не стоит благодарности, — говорила Наташа. — Ваша жена удивительна.
Я замерла.
— Да, это верно, — отвечал Том. — Надеюсь, все это останется между нами.
— Конечно, не волнуйтесь. Я сама вовсе не заинтересована в разговорах. Хотя, раз вы обратились ко мне с такой просьбой — какие-то сплетни дошли и до вас, верно?
— Откровенно говоря, да. И когда я увидел Джеки с вами, увидел, как она смотрела на вас, а вы на нее... Я знал, что у нее есть эта потребность, хоть она никогда и не говорила мне... вы понимаете, о чем я. Она стеснялась и молча страдала... а я хочу, чтобы она была счастлива. Во всем. И я как медик не вижу ничего дурного в таком... времяпровождении. Напротив, это чрезвычайно полезно для женского организма. И законом это не запрещено, в отличие от сами знаете чего.
— Простите за деликатный вопрос, Томас Гарриевич, но... вы не ревнуете?
— Ну что вы, Наталья Ильинична! Вот если бы вы были мужчиной... но здесь я верю Джеки на сто десять процентов.
Наверно, ни один индеец никогда не крался так бесшумно, как я прокралась к выходу. Прикрыла дверь, не дыша — и опрометью пустилась на улицу, и там еще бегала, наверно, целый час, как маленькая девчонка, и ревела, и визжала, и майское солнце, по-моему, тоже визжало со мной.
Значит, Том подстроил все это ради меня. Он подарил мне Наташу. Я задыхалась от благодарности и любви к нему, и от разочарования в Наташе, которая просто выполняла его заказ... и может, он даже заплатил ей.
Но я все равно люблю ее и буду любить всегда.
***
Сегодня ко мне придет Она.
Мы ни о чем не говорили ни с ней, ни с Томом, но я знаю, что это будет последний раз. Чувствую. Почему — не знаю.
Кстати, та запись в дневнике — про чашку с водой — она есть. Настоящая. Я записала ее в здравом рассудке.
Что с этим делать — не знаю. Пробовала двигать предметы взглядом — не выходит. Даже смешно.
Мужу ничего не сказала, хоть это, наверно, именно то, о чем он спрашивал. Откуда он знает, интересно?
Загадки, загадки... Сама моя жизнь, мое «я» — загадка. Кто я? Меня целых двое в одном теле, и я даже не знаю, где Джек, а где Джеки.
Но это сейчас неважно. Придет Наташа, и... я попрошу ее не бросать меня. Просто попрошу, и все. Это не стыдно. Не должно быть стыдно.
***
Опишу этот кошмарный день по пунктам, как бухгалтер, чтобы ничего не упустить.
Пришла Наташа. Она была как-то особенно, по-последнему нежна со мной — медлительно высасывала меня поцелуями, долгими, как аккорд, который никак не может разрешиться... и к Этому вела долго-долго, пока я сама не взорвалась — не от прикосновений, а от накопленной сладости, которая просто вытекла из меня, как крем из пирожного. И мне хотелось плакать от ее ласк, и я плакала и просила Наташу не оставлять меня. А она утешала меня и говорила, что сейчас мы поедем к ней, и она покажет мне мой портрет ню, над которым работала по эскизам. Я на нем распускаю волосы, и они вот-вот хлынут на тело черным водопадом, и мои удивительные груди пронзают холст, и тело сверкает, как перламутр... Так она говорила, и я все это представляла как вживую, и очень хотела увидеть.
Она угостила меня конфеткой, странной, терпкой на вкус... но у русских все продукты странные. И когда мы наласкались и стали одеваться, чтобы ехать к ней, вдруг появился Том. Я даже не заметила, как он вошел.
— О, у нас Наталья Ильинична! Какая приятная неожиданность, — сказал он. — Как я рад, что меня отпустили с работы и я застал вас... Попьете с нами чайку?
— Спасибо, Томас Гарриевич, — отвечала та, — но я обещала показать Джеки ее новый портрет. Мы как раз собирались...
— О! Я тоже хочу посмотреть! Может, вы будете так любезны и привезете его сюда?
— Нет, к сожалению, он еще непригоден к транспортировке... А я даже забыла делать вид, что удивлена их знакомству.
Они очень любезно говорили, прямо как в кино, но при этом я видела, что происходит что-то очень странное: Наташа во что бы-то ни стало хочет, чтобы я ехала с ней, а Том точно так же не хочет этого.
Я чувствовала, как они напряжены, и как они оба медленно, незаметно пытаются загородить меня друг от друга и оттеснить к двери. Я понимала это и не знала, что мне делать. Они оба были на одинаковом расстоянии от входа, и я — посередине.
Вдруг Том, говоря очередную галантную фразу, сделал молниеносный прыжок, как в балете, и загородил меня от Наташи.
В ту же секунду в ее руках каким-то непонятным образом оказался пистолет, направленный на нас. В руке у Тома тоже появился пистолет, но он не успел поднять его.
Я завизжала.
— Оружие на пол! — крикнула Наташа. Я не узнала ее голоса. — Быстро! Как вы вовремя появились, Томас Гарриевич! Или может быть, Игорь Анатольевич?... Ты знала, Джеки, что твой муж — не только американский, но и советский агент?
— Не понимаю, о чем вы, Наталья Ильинична, — сказал Том, не выпуская пистолет. — Я увидел во дворе бронированную машину, и мне это не понравилось...
— Оружие на пол, я сказала! Джеки пойдет со мной. Отошел от нее! Быстро!
Том с силой толкнул меня в сторону, и одновремено вскинул пистолет.
Что и как было дальше, я не понимаю. Раздались глухие щелчки — и, хотя я не видела, кто стрелял, я как-то знала, что это в Тома, и он сейчас умрет, и этот ужас вдруг вырвался из меня и стал плотным, как ударная волна от взрыва, когда мы прятались в шахте...
***
В следующую секунду я осознала, что кричу, надрывая горло, а Том невредим, и рядом с ним в воздухе висят пули, штук пять или шесть. Будто воздух стал плотным, и они там застряли.
Я так удивилась, что перестала кричать. И Том тоже смотрел, открыв рот, на эти пули. И Наташа.
Потом он резко вскинул пистолет.говоря, да... Я совсем не осуждаю тебя, Джеки. Наоборот, я буду рад, если ты познакомишься с девушкой... с хорошей девушкой. В Советском Союзе трудно найти лесбиянку, но... Я закрыла лицо руками. Я не могла дышать и говорить.
Потом все-таки сказала:
— Ты подглядывал за мной. Ты все время обманываешь меня. Ты говоришь, что все это ради моей безопасности, но ты даже не смог защитить меня сегодня. Если бы не эти мои способности, или как их там, ты был бы уж мертв, а я ехала бы с этой Наташей в ее берлогу... Ты ловил ее на меня, как на живца. Я тебе не верю. Я больше никогда не смогу тебе верить, никогда!..
И выбежала из квартиры.
Он гнался за мной, но я бежала быстро, очень быстро... по-моему, я даже обгоняла машины. И я совсем не устала.
Просто... я поняла, что заблудилась.
И что, наверно, немного переборщила.
Надо бы вернуться к Тому и просто хорошенько обо всем поговорить. А до тех пор успокоиться. Потому что я до сих пор реву и не могу остановиться, и от слез размазалось почти все, что я написала тут на лавочке, под фонарем. И я очень устала от всего этого, так устала, что ручка выпадает из рук...
***
Очнулся я в какой-то комнате.
Она была белой и чистой. И она была совсем как та палата, где я впервые стал девочкой. Я даже подумал вначале, что я все еще там, и все эти два года мне приснились.
Но потом понял, что нет. Просто понял, и все. Это была другая комната.
Потом я понял еще кое-что. Я заметил, что что-то не так. Что голове и затылку как-то непривычно.
Пощупал голову. И закричал.
Моих чудесных, любимых, замечательных волос больше не было. Я был лысый, как манекен. И даже бровей не было. Мне выскоблили голову, как яйцо.
Потом мне пришла в голову кошмарная мысль, и я подскочил на койке... но нет. Сиськи были на месте, и между ног было все в порядке, если не считать того, что там тоже исчезли все волосы. Я осталась девушкой... и, кстати, снова была голой.
И, кажется, опять была в плену.
Я осмотрелась. В комнате ничего не было, кроме койки. Ни зеркала, ни тумбочки, ни туалета. Даже окна не было, — вместо него светила мерзким белым светом большая лампа на потолке. Дверь, конечно, была заперта.
На мне тоже ничего не было, даже сережек, подаренных Томом. Я была голая, лысая, безбровая и наверняка уродливая, как дьявол. Дико хотелось реветь, но я сказала себе — «заткнись!» — и заперла слезы где-то во внутреннем шлюзе, и они там щекотали меня, пока не испарились.
Выхода не было, и я просто ждала, усевшись на койку.
Ждать пришлось недолго: минут через пять дверь открылась, и ко мне вошел Он.
Или Оно.
Вообще это был мужчина. Он был одет в белый халат, как люди из той лаборатории ФБР. Почему-то