Любовь и дворянство - читать порно рассказ онлайн бесплатно

вы только вдумайтесь в смысл каждого слова: макро — это значит не размениваться по мелочам, а брать всё сразу, тут тебе и работа, и секс, и отношения, и любовь. А экономика — это прежде всего экономия времени каждого трудящегося. Получать оргазмы, не отходя от кассы, то есть от кафедры. Так оно и достигается неимоверными усилиями — второй оргазм за час, каких-то жалких сорок минут отсоса.
«Ну как, как можно столько сосать?!» — Серый готов реветь от возмущения. Неужели у Жанны нет чувства меры. Она же девственница! Ей бы думать о куколках, а она сперму глотает. В первый раз, причём.
Нет, этой любви не может быть объяснения. Серый любит Жанну за девственность, нераспечатанность. Она помогает ему кончить, но сама при этом остаётся нетронутой. Игра, похоже, устраивает и её тоже. Она втянулась и теперь сама сапожки подставляет. Лежит перед ним голая в одних сапожках — кончай мне, милый, на ножки. Он и рад стараться, удобряет её кожу бальзамом, втирает в грудки, знакомит губки со вкусом. Жанна вся заляпана спермой. Он кончает на спинку, попку, грудку, теперь в ротик. Закрывает девственную писечку полотенцем, плотно притягивает ремешком стрингов, чтобы розовая складочка не светилась, и кончает прямо на анус — нежный кратер-паучок. Тот сжимается в узелок, скапливая в себе горячий нектар. Жанна лежит в позе берёзки, почти стоит на голове и шее так, что вся её детская попа раскрылась наверху. Туда-то он и кончает — в необъезженный кратер. А потом собирает пальчиком сперму и несёт ей в рот — она сама попросила.
— Хочу попробовать вкус.
— Ну как?
— Солёненькая.
— Понятно, ещё хочешь?
— Да.
Так он и скармливает ей пальцем всё, что там лежит в её анусе. А сама она девственницей остаётся. Теперь вот приучилась сразу в рот ловить, да ещё не отходя от кассы, то есть от кафедры.
Серый устроился на работу и иняз по знакомству. Можно сказать, клюнул на злую удочку:
— Там тебе девчонки, оторвёшься! — ревел камераде, завистливо подмигивая.
Вот, оторвался. Запутался так, что хоть стой, хоть плачь. Хоть в рот, хоть в анус. Но работать надо.
«Раздеваться и работать», — как завещал Президент.
Отстрелявшись, Серый поправил ширинку, поблагодарил отважный ротик ласковым поглаживанием и, как ни в чём ни бывало, поплёлся домой, то есть в общагу.
Хотелось спать, выпить, почитать книжечку. Позвонил друг, предложил два билета на вечер.
— Так уже вечер.
— Ещё не вечер.
Жанна мигом согласилась, экстремальный минет закалил девочку в операционных двухходовках. С момента знакомства с Серёжей она многое познала о любви. Девственность — талисман, жгучий фетиш, нерастраченная карма, собранная в девственной плеве. Серёжа гладит дырочку языком, растекается по тонкой кожице, прикрывающей вход в святая святых. Она — сосуд, закупоренная бутылка хереса.
— Чего?
— Это вино такое креплёное из белого винограда.
— А. Интересное название.
— Да... Так-то вот.
Девственность не порок и не вещь материальная. Это печать, за которой хранятся твои детские воспоминания. Всё, что тебе так дорого в детстве: куколки, мама с папой, поцелуйчики, обнимашечки, первая менструация, влюблённость, стыд, боль, обида, радость и озорство, наивный смех и песня — всё мигом улетучивается, как только ты переступаешь порог половой жизни.
— А у мужчин не так?
— Нет, мужчины порочны по определению. У них даже признаков внешних нет, указывающих на девственность.
Такая бережливость к девственной плеве восхитила весталку. Парень, взрослый мужик по сути, поклоняется тонкой плёнке, прикрывающей вход во влагалище. Она ходила эти дни озадаченная, восторженная, сказочная. Игры становились жёстче, орошением ножек дело не обошлось. В ход пошли другие части тела, и скоро Жанна лакала сперму, обмазывалась ею от случая к случаю, соблазняя любимого на раскупоривание хереса восемнадцатилетней выдержки.
— Вставь туда пальчик,— молит она, сражаясь с оргазмом.
— Ты же знаешь, до свадьбы нельзя, — отшучивается он.
— Тогда давай поженимся.
Серый замер в нерешительности, язык застыл на клиторе, серые зрачки глаз упёрлись в горящие изумруды любимой.
— Я сам хотел тебе предложить. Но ты опередила меня. Вот, — он тянется к сумке, достаёт коробочку, обшитую чёрным бархатом. — Выходи за меня, — извлекает золотое колечко с камешком.
Жанна обомлела от счастья, теперь она готова терпеть хоть целую вечность. Она будет хересом, мадерой, портвейном на худой конец. В конце концов, они научились удовлетворять друг друга орально, а их игры наполнились небывалым разнообразием. Последняя кулинарная тема стала открытием века.
Жанна спешила на свидание с любимым. Побрила писечку, приняла душ, спрятав волосы под шапочку. Юное тело дышало свежестью, новые замшевые сапожки, чёрные, на высоком каблучке, ещё не знали белесых разводов подсохшей спермы.
Театр оперы и балета оказывает волшебное воздействие на девственный мозг. Тут тебе и программка, и фотки художественные, и музыка божественная. И парень твой бледнеет при виде завкафедры экономики. Его-то можно понять — застукали с поличным. Но она-то, она-то чего нервничает? Только Серый руку сунул под сиську девичью, только другой прощупал пульс ягодичный, как кикимора и нарисовалась:
— А что это вы тут делаете, Сергей Александрович? — глазами блещет, губами брызжет. Яд из неё течёт, как помойная жижа.
— Да вот встретил студентку нашу случайно, оказывается места у нас рядом. Представляете?
— Представляю. Конечно. Такие совпадения нынче сплошь и рядом. Как поживаете, Жанна? Ваша фамилия, случайно, не Агузарова? А то нынче столько совпадений в последнее время.
— Нет, не Агузарова. Я — Летчинова, стюардессина я, лётчица.
— А-а-а. Лётчица-налётчица. Молодые нынче нетерпеливые, всё им любовь подавай. А учиться когда?
— Учиться невтерпёж.
— А замуж?
— Замуж уж.
— Как, уже?
— Да, знакомьтесь. Мой будущий муж.
Тут Алла Владимировна потеряла на неопределённое время дар речи. Молодая протеже сверкнула колечком, прищёлкнула язычком — «как я вас?», цокнула каблучком и поскакала в туалет оросить золотым дождичком белый трон.
— Наш пострел везде поспел! — Алла Владимировна с уважением дивится новоявленному Дон Жуану.
— Бабы сами прыгают на меня, как вши.
— Бедненький.
— У нас любовь.
— А у нас?
— Дворянство.
— Ах, дворянство! Ну-ну. Ну что ж, уважаемый Серёженька Александрович. Жду вас на личный приём у себя в кабинете уже завтра утром. Резину не забудьте. И подмойтесь после лимиты.
— Я сам лимита. Нечего нас оскорблять.
— Да я не оскорбляю, мало ли. С кем она спит.
— Она невинница!
— Ха-ха-ха. Молодо-зелено. Серёженька, не ведись на лапшу кукловодную. Весталок нынче пруд-пруди, позашивают себе пИзды и рвут на радость свадебную.
— Как?
— А вот так. Плёночка та в два счёта подшивается. Хочешь, я себе тожу ушью?
— Ваше ведро?
— А что ты думаешь, не получится?
— Вы себе рот лучше ушейте, чтобы не болтать глупостей.
— Обижаешься.
— Нет.
— Вижу, любишь её. Правильно, Серёженька. Люби её. А трахай меня. Её люби любовью платонической, а меня ебической.
— Хитрая вы.
— До завтра, Серёжа! Резину, резину не забудь!
И пошла лиса хитрая вилять задом выхоленным по кулуарам театральным. Поселила, закопала она зерно раздорное в душу юную, фетишистскую. Пригорюнился Серёжа, задумался. Уж и в самом деле нет ли подвоха цыганского в целке девичьей, нерастраченной?
Приплыла к нему Жанна, спросила:
— От чего ты печален так, молодец?
— Больно резво ты член мой сосала давеча. Не была ль у тебя связь интимная?
— Что ты, что ты. Окстись, Серёженька. Я ль к тебе не прибилась невинная.
— Нецелованная?
— И нетраханная.
— Ну а если узнаю, что врёшь ты мне?
— Не сносить мне головушки рыженькой.
— Все вы рыжие да бесстыжие.
— Так то рыжие да бесстыжие. А мои корни все чёрные.
— Точно чёрные! Покручённые.
Вспомнил Серый тут Жаннину писю небритую, волосами чёрными поросшую. Успокоился да расслабился.
***
Тётя Алла была баба умная, не сказать, что совсем уж недобрая. «Побесятся, переженятся, перелюбятся, перемирятся, а потом седина да и бес в ребро. Надо ухо держать в общем мне остро. Совет да любовь!»
Юная щёлка, трясущая сиськами, умилила Аллочку-членоедкину, растрогала. Девственная плоть имеет обратную тягу. К молодым взятки гладки.
— Скоро ль свадьба у вас? — поймала вертихвостку и в лоб.
— Пока не решили.
— Так надо решать скорей. Мужики — кобели приставучие. Не пристанешь к нему, так отвяжется.
— Что-то я вас не шибко разумею.
— Бери пацана за яйца и тяни в загс. Что тут ещё понимать.
— Как-нибудь сами разберёмся.
— Эх, разберёшься ты. Молоко на губах. Серёжа ведь наш — парень видный. Топчет кур уж поди в подсобке деканской.
— Что вы врёте всё!
— Шкурой клянусь!
— Шкура стреляная!
— Шкура стреляная-перестреляная. Отыметая да отбитая, к палке твёрдой поди уж приучена. Приучена-переучена.
— Всё равно ни хрена я не верю вам.
— Вот поди да всё покажи ты им. Покажи, докажи, расскажи ты им. Ладно, делать похоже мне нечего. Вот что, Серый твой пристаёт ко мне давно уже. Я держалась-крепилась как могла. Посидишь у меня в шкафу, полюбуешься?
— Вы его любите?
— Любовь с дворянством не рифмуется. Он любовник мой, а ты — дурочка.
— Перестаньте говорить нараспев!
— Кто ж тебя надоумит, недоросль.
— Уйдите, прошу вас.
— Так жду тебя.
Девственница Жанна соблазнилась на поседушки в шкафу платяном. Вот видит: приходит на поле он. Баба черноволосая заклинает змея огненного помпой смермоотсосной. А потом задирает юбку длинную да кобылу подводит гнедую. Скачет наездник, удалец молодой. Плетью хлещет по ляжкам целлулоидным, отбивает похоть у бабы каверзной.
И полетели слёзы девственные, чистые. Прозрачные, как весенний ручей. Капельками прозристыми рассыпались по фаянсовым рученькам.
Как в тумане выходила Жанна из деканата, слезами перепачканная. Не играла больше ноженькой и колечко вернулось Серёженьке.
— Вот любовь твоя. Возвращаю я.
Серый пепел покрыл лицо Серого.
— Что случилось? Ты сказать мне можешь?
— Не рифмуется любовь с дворянством.