осознания этого мое желание лишь усиливалось. Как сейчас помню ее жаркое дыхание на моей шее, струйки воды, стекавшие по бледной коже, ладони, скользящие по моей шее. Ее пальчики зарывались в мои смоляные волосы. Я, глубоко дыша, шептал ей на ухо свое имя, просил назвать его. Мне хотелось услышать его именно из ее уст. Темп был бешеным, я чувствовал, что еще немного и всё закончился. Моя послушная девочка со всей силы сжала кулачки и выкрикнула мое имя вперемешку со сладким стоном, а после обмякла и уткнулась щекой в мою грудь.
Я укутал ее в белое махровое полотенце и отнес в комнату. Она не произносила ни звука, лишь дрожала в моих руках, как осиновый лист. Уложив ее в теплую постель, я лег рядом, накрыв нас мягким пуховым одеялом. Оливия повернулась ко мне спиной и отодвинулась на самый край кровати. Она свернулась в комочек, словно маленький котенок. Я понимал, что совершил ошибку, но, черт возьми, если бы мне выпал шанс вернуться назад — я не поступил бы иначе. Это было слишком прекрасно. Но любимая не разделяла моих восхищений.
— Ну, скажи хоть что-нибудь... — прошептал я, повернувшись в ее сторону. Ответила мне лишь оглушающая тишина. Я боялся прикасаться к Лив, боялся, что теперь я ей противен. Что все мои надежды на ее любовь рухнули. Но как же я тогда ошибался... — Прости... — еле слышно пробормотал я. Оливия повернулась и стала осторожно придвигаться ко мне. Ее большие, полные детской невинности, глаза взглянули в мои, словно спрашивая разрешения. Получив утвердительный кивок, она положила свою голову мне на грудь. Я поцеловал ее в макушку и стал гладить по еще влажным волосам. Мы лежали так час, может два, пока я не услышал, как сладко засопела моя маленькая девочка.