Летняя практика - читать порно рассказ онлайн бесплатно

под ягодицы и пододвинул ее цветок удобнее к своему рту. Стройные ноги распахнулись как ворота рая вместе с розовыми лепестками своего набухшего бутона. Я стал нежно вылизывать его, как что то очень дорогое и незаменимое.
И поднимаясь вместе со своим членом, решительно навис над ней. Ну что, еще одна яркая вспышка в копилку нашего общего счастья? Плотно обняв моего дружка внизу своим узким кольцом, она положила руки мне на пояс. А я вжимал ее таз своим весом, делая свободными верхние части наших тел. Мы долго могли находиться в такой полулежачей позиции не уставая и не сковывая друг друга, слушая биение наших сердец, тяжелого дыхания и сладко целуясь, пытались слиться в одну плоть. В такие минуты, активно вставляя ей, я замечал, что она начинала смеяться непонятно чему и закатывала голову, когда я окидывал ее взглядом, улыбаясь в ответ. Дурея прямо на глазах. И высовывала язык. Который я подхватывал своим ртом, пытаясь определить, где она сейчас вкуснее: сверху или снизу. Или наоборот, когда я увеличивал длительность монотонных фрикций сосредоточенно и напряженно замирала, опуская голову и глаза, чтобы наблюдать за моим, двигающимся внутри нее органом, как будто там было что то интересное. Из такого оцепененного состояния я выводил ее только взяв в рот торчащий сосок или неожиданно (для нее) впрыскивая сперму в розовую тесноту. После чего она обиженно поджимала губки, бросая на меня быстрый укорительный взгляд и доводила себя рукой, ловя свой фонтан удовольствия, который так внимательно ждала.
Перед сном она вставала прикрыть окно, и проходя мимо я всегда обнимал ее длинные ноги, прижавшись лицом целовал ее воздушный шарик, пробовал мять его как тесто и раздвигая ягодицы, разглядывал как редкую вещь. От чего она довольно улыбалась, а потом устав просила. «Ну, хватит. Пусти уже. « И если жажда снова накатывала мне в ствол, я шел за ней следом и прижимая к стене у окна доводил до исступления.
Временами я совсем терял голову пытаясь сношать ее до бесконечности за ночь, не понимая поначалу, почему я не могу снова кончить. В такие моменты я с какой то бешенной злостью долбил ее, как будто виноватую. Отдыхая в небольших паузах, а потом вновь принимался плющить Елену об койку. И в тоже время жалобно вопросил: «Почему ты не хочешь подарить мне ну хоть еще один миг блаженства?» В конце концов, крепко сжимая ее обеими руками за грудь и вымучивая остатки я падал рядом весь в поту, выбившийся из сил. И ничего больше не мог делать.
Позднее мы решили не увеличивать количество половых актов. Но иногда я не мог отказать себе в небольшом марафоне. Мне нравилось выжимать из себя и из нее последние соки. В такие минуты она тщательно следила за моими судорогами, подаваясь навстречу и помогая взрываться, довольно осознавая, как ее безумно хотят.
Через месяц я стал холодней. Елена Александровна потребовала объяснений. Я сослался на болезнь, но она стала недовольна и подозрительно заглядывала мне в глаза. Залезала сверху и дергалась, пытаясь оседлать или ложилась на постель передо мной, выгибала спину и раскинув ноги приглашала любить ее и все ее великолепное тело. Медовый месяц страсти прошел. Пришло время обыкновенной случайной связи.
Наступил август.
В одно прекрасное утро ей позвонил Рязанов, что скоро приедет. Елена Александровна казалась очень обрадованной и веселой. Я, признаться, струсил. А вдруг она в порыве признается мужу? Я намекнул ей об этом. Она весело расхохоталась и шепнула:
— Глупый! Разве я отпущу тебя? — и прибавила: — мы будем опять кататься верхом!
Рязанов приехал, веселый и довольный; в последнее время Рязанова часто звонила ему и звала его приехать. В течение месяца, который пробыл Рязанов в деревне, он был постоянно весел и счастлив. Елена Александровна как будто изменилась: не капризничала, не делала мужу сцен и даже позволила ему спать в спальне. Он благодарил меня за занятия с сыном и был предупредителен со мной.
После обеда он нередко просил меня ехать кататься с его женой и часто делал замечания Елене Александровне за то, что та недостаточно со мной любезна... Но чем сильнее она притесняла меня перед людьми, тем яростнее я драл ее как привокзальную сучку, когда мы оставались одни. Мы ходили с Леонидом Григорьевичем вдвоем рыбачить. Рязанов все более и более ко мне привыкал и однажды спросил меня, не желаю ли я работать в его бизнесе? Я, конечно, пожелал.
— Мне нужен технический переводчик! — сказал он. — Вы знаете язык хорошо. В скромности вашей я уверен, в трудолюбии тоже. Хотите?
Я, конечно, рассыпался в благодарности.
— Работы у вас будет много, но жалованье у нас невелико. Впрочем, мы пособим и этому. Я вам еще устрою место в профкоме... так что вы будете получать тысячи три, а впереди дорога для вас открыта... Такой способный молодой человек, как вы, не может остаться незамеченным.
Он попробовал меня, дал составить резюме из огромной докладной записки и остался очень доволен моей работой...
Когда на другой день мы ехали по лесной глуши с Еленой, то она сказала:
— Предлагал муж тебе место?
— Да... и этим я, конечно, обязан вам?
Она засмеялась, как ребенок, веселым смехом и проговорила:
— Вы всем обязаны себе, мой красивый и скромный Ромео!..
Она весело болтала, рассказывала, как сделает меня секретарем благотворительного общества, в котором она председательствует, как мы будем ездить вдвоем посещать бедных и как она будет смотреть, чтобы я в Москве вел себя хорошо...
А я?... Я ехал и думал, как скоро судьба помогла мне. И как удачно все получилось. Мы остановились у знакомой избушки. И зайдя в наше гнездышко, я выразил свою признательность нашим новым совместным вызовом: дважды отделать ее, не вынимая.
В сентябре я приехал с Рязановыми в Москву и скоро получил обещанное место. Жизнь моя изменилась. Я жил в приличной квартире, работал, познакомился с порядочными людьми и принимал у себя тайком Рязанову. Я достиг своей цели и мог сказать наконец, что живу так, как люди живут... Будущее манило меня блестящими картинами, а пока и настоящее было хорошо. Ко мне все относились с уважением; чиновники заискивали в переводчике Рязанова, а сам Рязанов не чаял во мне души и радовался, как дурак, когда через четыре года супружества у него наконец родился сын...
Те самые люди, которые год тому назад не протянули бы мне руки, теперь относились с уважением к солидному молодому человеку, принятому в порядочном обществе. У меня было положение, была будущность; оставалось приобрести состояние, и я решил, что и оно у меня будет...
Я съездил в свое захолустье, к матушке, и застал ее в большом горе. Лена, как я и предвидел, кончила скверно, отыскивая какую то дурацкую свою «правду».
Я старался успокоить старушку, но она была безутешна и все просила меня похлопотать за нее у Рязанова.
Но разве мог я, не компрометируя себя, просить за сестру, и у кого? У Рязанова?
Разве я мог сказать слово в защиту глупой, смешной девчонки?
Я старался объяснить это матушке, но она как то странно посмотрела на меня, залилась слезами и с укором заметила:
— Рома, Рома! Что сказал бы твой отец?
— Покойный отец был непрактичный человек, мама!
— А ты... ты слишком уж практичный! — грустно прошептала она и простилась со мною очень холодно.
Глупая старушка!
Она не понимала, что я был прав и что в жизни бывают положения, когда надо заставить молчать сердце и жить рассудком. Благодаря тому что я жил рассудком, я выбился из унизительного положения.
Прошло несколько лет, я расстался с Рязановой. Уж очень ревнива стала она к столичным девицам, и наконец связь наша могла компрометировать меня в глазах общества.
Она стала упрекать меня, говорила, будто я погубил ее, но, как умная женщина, скоро поняла, что говорит глупости. Елена Александровна, впрочем, утешилась, отыскав другого юного любовника.
Я имел положение и средства. Я был счастлив.
Оставалось увенчать счастие семейной жизнью, и я стал приискивать приличную невесту...
Вспоминая прошлую жизнь, я с гордостью могу сказать, что обязан всем самому себе, гляжу на будущее с спокойствием и трезвостью человека, понимающего жизнь как она есть.
Только сумасшедшие, дураки или блаженные вроде Лены могут погибать в житейской борьбе, не добившись счастия.
Умный и практичный человек нашего времени никогда не останется наковальней.
Жить, жить надо!