БОРТ 556. Мистико-приключенческий триллер. Серия 3. Экранная версия (Только для взрослых)

стояла, сверкая крутыми, голыми почти целиком загоревшими как уголь красивыми бедрами ног. Полными икрами до самых маленьких девичьих ступней в домашних мягких тапочках.
— «Прелестница ты моя крутозадая!» — нахваливал про себя я ее, рассматривая любвеобильными глазами из-под опущенных солнечных темных очков в единогласном согласии с шевелящимся в животным детородным возбуждении своим детородным членом. В своих тридцатилетнего русского моряка закатанных до колен штанах.
Моя Джейн! Только моя Джейн!
Я тогда же вспомнил, как все у нас было в первый раз. Первую нашу любовь. Тот ее первый одурманенный любовью по отношению ко мне взгляд безумных глаз. После катастрофы, ее девичий безумно влюбленный глаз черных как бездна океана глаз. Ее неуверенное поведение в мою сторону и эти такие же робкие слова — Спасибо — и — Не более. Ее в отличие от Дэниела недоверие к русскому потерпевшему крушение моряку.
Когда я подхватил ее во время качки на волнах Арабеллы. Я тогда еще не знал моей Джейн, такой, какая она была сейчас. Тогда она смотрела на меня из-под черных солнечных очков, не отрываясь, рассматривая меня с ног до головы. Как она рассматривала мои синие с зеленью оттенка глаза. Ее жадный взгляд черных как у цыганки глаз, на девичьем черненьком от загара миленьком латиноамериканском личике, пожирающих жадно и сексуально мое мужское русского моряка тело.
Я как сейчас помню ее тот безумно влюбленный моей будущей любовницы на меня взгляд. Этот жаждущий любви двадцатидевятилетней необузданной в диких сексуальных желания латиноамериканской сучки. Я тогда так и думал, очарованный ею, в том черном вечернем платье в полумраке главной каюты Арабеллы. Этот бокал вина в ее руке и все движения и ее девичьи мысли, только нацеленные на любовь. Ее мелькающие под музыку гремящего ее кассетного магнитофона. В коротком домашнем тельного цвета шелковом халатике черненькие от загара красивые ножки, завлекающие меня к себе, на палубе. Летящей по волнам нашей тогда яхты и то ее в главной каюте вечернее платье и туфли на шпильке и ее...
Ее говорящий без слов беззвучным голосом взгляд — Не уходи! — Когда мы одни первый раз беседовали с глазу на глаз в главной каюте Арабеллы.
Я первая ее настоящая любовь. Любовь посреди Тихого океана. Первая и единственная так и оставшаяся навечно застывшая в тропических тихоокеанских волнах любовь.
Я вспомнил ее тогда когда, она, в этом своем шелковом коротком халатике, мелькая голыми почти черными от загара бедрами ног, теряя эти свои домашние тапочки с маленьких девичьих ступней, неслась сломя голову ко мне. Напуганная в панике на нас нападением коралловых акул, и потом ее обиду и слезы за пролитый еще ею недоваренный мясной суп. И наш дурацкий ржач на всю округу. От того что остались живы, благодаря тому вылитому за борт Джейн супу.
Ее отчаянный испуг за мою жизнь. Ту стаю в коралловой лагуне атолла акул. И как я пулей вместе с баллонами акваланга вылетел на палубу Арабеллы.
Помню ее, пощечины на своем лице и то — Дураки! — и ее те слезы. И то, как я первый раз прикоснулся в ее каюте к ее телу.
Я вспомнил, как повредил ее, одурманенный любовью, дикий и не осторожный, и как она заболела. И как я ее нес на руках тогда с палубы на глазах Дэниела больную слабую и беспомощную. Мою ненаглядную американку Джейн. А сменившись после вахты с Дэниелом, ласкал ее, прижимая к себе, теми двумя ночами в ее каюте и не отходил от нее. От моей малышки Джейн.
Помню, как она играла со мной, как совсем, малолетняя девчонка, бегая в своем желтом изящном купальнике по палубе яхты, убегая от меня, и красиво выгибаясь в спине, как дикая гибкая кошка, свешивалась с леерного носового ограждения. Прямо под волнорез Арабеллы своей головой, сверкая на ярком жарком океанском солнце своими золотыми в ушах маленькими сережками и длинными и черными как смоль вьющимися, как змеи до самой пенной воды волосами. И я, напуганный каждый раз такими ее дикими любовными забавами, ловил ее, свою Джейн на руки и носил по всей качающейся на волнах яхте, как дурак одурманенный ее любовью и бился сам о, все, получая синяки и ссадины, но, только стараясь не зашибить свою безумную любовь. А она хохотала и целовала меня. Целовала как сумасшедшая. Она действительно была сумасшедшая от любви ко мне. Моя красавица Джейн. Целовала она меня страстно и безудержно безумно. Тогда же я вспомнил и Дэниэла. Почему-то в пляжных шортах. Которые он вообще крайне редко одевал, но почему-то именно в них, стоящего у мачты Арабеллы. И держащегося за мачты прочный металлизированный из нейлона веревочный натянутый трос.
Я вспомнил, как Дэниел спас меня, и я обязан был ему. Он, можно сказать, спас меня дважды. Дэниел. Джейн доверила мне своего родного брата жизнь. Она хотела защитить его. После того что с ним случилось, он еще долго будет приходить в себя. Она, тоже, как и он чувствовала приближение неизбежного. Он был более беззащитен теперь чем она. И Джейн беспокоилась о брате. Он уже был другим. Бедный Дэниел. Убитый страхом и горем Дэниел.
Тогда все сложилось само собой. Джейн отправила нас к обломкам самолета, который сама же и нашла на том подводном плато. Покрытое одним коралловым илом и устеленное множеством обломков рухнувшего сюда пассажирского самолета. Плато, прозванное мною Платом Смерти. Платом Смерти моего лучшего друга Дэниела.
Помню, как мы проверяли друг у друга акваланги и баллоны с кислородно-гелиевой смесью. Перед самым погружением в то стопятьдесятметровое глубиной обширное усеянное обломками у самой трехкилометровой пропасти отвесного заросшего горгонариевыми кораллами обрыва, где лежали останки того пассажирского разбившегося самолета.
Дэниел. Несчастный Дэниэл. Мне будет не хватать его. Так же как и моей любимой Джейн.
Все эти воспоминания лежат, по сей день тяжелым грузом в моей душе и не желают покидать меня, не смотря на все, что было после. И после всего того, что случилось со мной и то, что прошло пережить и чем все закончилось.
***
Мы шли с Дэниелом над самым дном, как нас инструктировала и советовала сделать настойчиво моя красавица Джейн. Мы были в том самом месте, где была и она. Ошибки не было, это точно. Я был с ней в том нырянии как раз над тем местом, откуда ее проводил сюда. С места коралловой кромки обрыва. Кругом были водоросли и кораллы. Я чуть не поронулся боком о морского ежа, засмотревшись на рыбу зубатку. Чуть не повредил прорезиненный свой синий с черными полосками гидрокостюм. Просто повезло, и осталась только на правом боку царапина от иглы этого большого черного лежащего на кораллах ежа. Их тут было полно, как и звезд. Дно уходило вниз в мутную водную пелену. Это был настоящий косогор, уходящий в сторону к океану, к обрыву. Этакая подводная яма. Здесь вот у этого края я, на этом самом месте самом месте, и подхватил ее мою красавицу Джейн, паникующую в слезах, летящую на меня как торпеда. И, где мы начали всплывать к поверхности.
Мы с Дэниелом нырнули с лодки и быстро достигли кораллового дна, насыщенного своей подводной многообразной красивой природой. Не менее насыщенного, как и любой другой подводный коралловый ландшафт океанов. Здесь также было полно всего и кораллов и коралловых рыб.
Помню даже несколько местных видимо барракуд, которые шли смертоносной быстроходной косой. Друг над другом в несколько особей. Барракуды пронеслись стороной от нас. Всего в нескольких метрах, от нас мерно идущих над коралловым дном в стайках разноцветных ярко раскрашенных рыбешек.
Так мы достигли того самого места, где я проводил свою любимую Джейн в то глубоководное погружение.
И сейчас мы стартовали с того самого места и шли по ее маршруту, вне всяких сомнений.
Мы прошли тот вниз идущий узкий скальный подводный пролом, который и был продолжением этой подводной ямы, торчащий со дна вверх узким коридором как раз до края почти той коралловой кромки и выходящим внизу прямо на это песчаное плато. Его не было видно сверху того края обрыва, где тогда сидел я. Он метров на двадцать или тридцать был ниже меня и по нему прошла первый раз моя любимая Джейн. Он был для нее ориентиром к возвращению назад. И надо было взять это на учет, как она и говорила.
Чувствовалась глубина, как и говорила моя любимая Джейн. Здесь было не менее ста, а может и все двести метров. Я так точно и не
определил. Мы несколько ошиблись в глубинах по карте. Здесь мне кажется, были достаточные глубины, особенно к краю пропасти.
Видимость здесь была просто отличная в этом странном месте. Вокруг далеко было видно, хотя солнечные лучи сюда практически уже не проникали. И было мрачновато. Было холодно на этой глубине и по-настоящему одиноко. Может потому что тут не было никого. Ни единой рыбешки. По крайней мере, я не увидел ничего, кроме вокруг нас с Дэни одной мутноватой синей воды и под нами белого кораллового песка.
Если поначалу там над проломом вверху было просто море кораллов и всякой живности, то тут не было ничего. Ничего кроме песка. Это было нижнее плато, которое видела только моя ненаглядная Джейн. И теперь видели мы с Дэниелом.
Ныряя сюда, мы предусмотрительно свесили кабель провод. Трос и кабель от аппаратуры промера глубины и видеосъемки, от подводного сонара гидрофона эхолота и видеокамеры. Закрепив его у края обрыва за кораллы. На случай спасения, если, что. Чтобы можно было вручную подняться со дна верхнего плата. Закрепив скутер якорем на дне верхнего кораллового плато, мы были теперь в самом можно сказать его низу. На песчаной равнине. В морской яме, которую сверху не видно. Мы с Дэниелом шли над самым песчаным дном.
Это плато было ровное как футбольное поле и совершенно пустое.
Вдруг неожиданно перед нами в мутной синеве воды появилась плывущая в нашу сторону странная крылатая, и очень большая тень. Она
плыла нам навстречу, медленно приближаясь над песчаным дном. Дэниел остановился и показал мне рукой сделать тоже.
Мы замерли, зависнув в воде, лишь слабо работая руками и ногами в ластах. Потом мы опустились вообще на само дно. Помню рыхлость песка. Он просто расползался под руками и ногами и мы замерли.