Последний танец. Часть 3 - читать порно рассказ онлайн бесплатно

над такими вещами. Вы, Соня, очень отличаетесь от своих сверстников. Вы одна из немногих, кто умеет ценить настоящее, подлинное, избегая низменного и пустого. Нынешнее поколение слепо, и неспособно отличить дурное от хорошего, значимое от мелочного. Мне становится невыразимо грустно, когда я вижу женщин вашего возраста: женщин, которые, не зная достоинства, навязываются молодым людям, недостойно себя ведут и ругаются матом. Говорят, времена всегда одинаковые — чушь. Во времена моей молодости это было непозволительно и совершенно недопустимо. Были всякие люди, но, по крайней мере, пороки не превозносили, и уж тем более не демонстрировали, и не навязывали их как некую норму. Все низменное было скрыто, этого стеснялись, это осуждалось.
— Мне не менее отвратительно нынешнее общество. — Призналась я. — Иногда я жалею, что не родилась раньше. Мне некомфортно в современном мире, я чувствую себя не в своей тарелке. Но что поделать, приходится приспосабливаться к тому, что имеешь. Другого все равно не дано. В конце концов, в нашем времени тоже есть свои плюсы. Просто во все времена нужно сохранять собственное достоинство и нести максимальную ответственность за свое поведение. Я ведь не стала такой, как те женщины, что вы описали.
— Я нисколько в этом не сомневаюсь. — Он откашлялся и отошел к окну. — Я не писал стихов, как вы, но я хочу прочесть вам одно стихотворение. Я постараюсь донести до вас то, о чем вы, возможно, и так догадываетесь. Вы готовы выслушать?
— Готова. — Затаив дыхание, я ждала ключевого момента. Я чувствовала, что сейчас произойдет нечто важное, что в корне изменит все происходящее. Мне хотелось внести ясность в наше странное и необозначенное толком общение. Вжавшись в кресло, я обратилась в слух.
— О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней...
Сияй, сияй прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!
Полнеба обхватила тень,
Лишь там, на западе, бродит сиянье, —
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись очарованье.
Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность...
О ты, последняя любовь.
Ты и блаженство и безнадежность.
— Кажется, это Тютчев? — рассеянно спросила я. Конечно же, я знала, что это Тютчев, как знала и то, что эти стихи он написал о своей любви к молодой женщине, своей последней жене. Но я хотела, чтобы Лев Семенович сам мне об этом рассказал.
— Он самый. Кстати говоря, это стихотворение из его любовной лирики так
называемого «денисьевского» цикла. Знаете, почему так называется? — он до сих пор стоял лицом к окну, видимо, не решаясь повернуться.
— Не уверена, что знаю. — Соврала я. Пусть расскажет. Пусть говорит, объясняет, просвещает меня.
— Его последнюю жену звали Елена Денисьева. Поэтому и цикл — «денисьевский». Интересный факт, но она была значительно его моложе.
Наконец, он повернулся, и я увидела его лицо. Солнце уже почти село, и в сумерках, стоя спиной к окну, он словно оказался человеком без возраста. Виден был лишь его силуэт и слегка обозначенные черты лица. Но мне не нужно было видеть его четко, чтобы почувствовать, как волнительное смущение овладело им после столь завуалированного, но все же весьма ясного признания.
— Любви все возрасты покорны. — Брякнула я. Хоть и ожидала чего-то подобного, но все-таки растерялась. Я была бы рада полностью передать ему инициативу в разговоре, так как сказать мне сейчас было нечего.
— Возможно, вы правы, Сонечка. Но все же вы не можете отрицать тот факт, что если бы я был хотя бы на двадцать лет моложе, чем сейчас, то вы не были бы так смущены и растеряны после моих слов. — В голосе его чувствовались горькие нотки досады и печали.
— Вы ведь сами говорили, что я не похожа на других. — Издалека начала я. — Для меня все несколько иначе, чем у большинства. Я все искала, искала нечто, что могла бы без притворства назвать своим, но никак не могла найти. В позапрошлом году, в театре, когда я стояла на лестничной площадке и провожала вас взглядом, я впервые в жизни горько пожалела о том, что теряю кого-то. А последние два вечера рассеяли последние сомнения в моей душе. Мне хорошо с вами, в вашем обществе я чувствую себя самой собой. Другими словами, я чувствую, что мы очень подходим друг другу. А все остальное для меня не важно.
Пауза, повисшая между нами, накаляла нервы. Наконец, он тяжелой поступью подошел ко мне, и опустил свою большую ладонь на мое плечо. Шумно выдохнув, он низким голосом проговорил:
— Я знал, что меня еще ожидает удивительное чувство, которые люди привыкли обзывать любовью. Я жил в ожидании этого, и вот это случилось со мной.
Я подняла свою руку и накрыла ладонью его пальцы. Слова были не нужны. Что бы я ни сказала сейчас — все было ничтожно в сравнении с бурным потоком эмоций, клубящимся внутри. Все происходящее было необычно и ново для меня, я не могла четко классифицировать свои чувства и ощущения, потому предпочитала просто молча сидеть и негласно соглашаться со всем, что он мог бы мне предложить.
Конечно, за двадцать два года я встречалась не с одним мужчиной, но глубокого следа в моей душе никто из них не оставил. По иронии судьбы я впервые ощутила трепетное волнение сердца именно тогда, когда меньше всего этого ожидала, и виновником этого стал Лев Семенович — шестидесятилетний директор музея, где я проходила учебную практику. Все во мне билось в противоречии: я прекрасно понимала, насколько странным покажется это чувство окружающим, ну а с другой стороны — не все ли мне равно, если я впервые могу обрести истинное счастье? Голос Льва вырвал меня из этих раздумий.
— Что же ты молчишь, Соня? Видимо, ты жалеешь о том, что сказано.
— Я не жалею ни о чем, нет. — Я отрицательно замотала головой. — Просто не знаю, что сейчас следует говорить. Мне слова не нужны. Я все чувствую и без них.
Мне хотелось разрушить незримую стену, возведенную между нами разницей в возрасте, опасениями и предрассудками. В это мгновение я до ужаса хотела, чтобы он обнял меня, и я смогла почувствовать себя защищенной маленькой девочкой.
— Не надо слов, они лишь суета... — процитировал он строчку Введенского, и сел со мной рядом. — Через неделю твоя практика окончится, ты сядешь в поезд и уедешь домой. Через месяц, а может, и раньше, ты забудешь об этом вечере и о тех словах, что мы сказали друг другу. У такой прекрасной девушки, как ты, несомненно, появится ухажер, молодой и интересный. И тогда ты забудешь обо мне. — Печально подытожил он.
— Не забуду. — Я знала, что не забуду. Мне бы хотелось плюнуть на все и остаться здесь, избегая долгого расставания. Но умом понимала, что это невозможно. И тогда ко мне пришла идея: — Я буду приезжать каждую неделю, каждый раз, как только смогу. Ехать-то всего восемь часов!
Он не ответил, только улыбнулся, но отчего-то улыбка его была печальной. Мне даже стало обидно, что он сомневается в серьезности моих намерений. Не знаю, что подвигло меня, только я вдруг повернулась и поцеловала его в щеку. Все замерло во мне от волнения — это произошло так спонтанно, неосознанно, и я боялась, что сделала ошибку, все испортила своей несдержанностью, порывистостью. Но, может быть, случайно я угадала его желание, предвосхитила ожидания, потому что Лев притянул меня к себе ближе своими большими, сильными руками, и поцеловал в ответ. Его губы коснулись моего лба, а затем проскользили вниз, по щекам. И ничего не нужно было больше говорить... Наши губы, вскоре встретившись, все сказали без слов.
Последняя неделя практики летела неумолимо быстро и стремительно приближалась к концу. Я почти ничего не делала, только мелькала периодически на глазах Анны Александровны, чтобы она не забывала обо мне. Она хорошо ко мне относилась и заранее предупредила, что поставит мне «отлично» за прохождение практики. Наконец, роковая суббота наступила. Последний день в этом городе, последний день столь необычного и странного общения со Львом. Он провожал меня на вокзал. Как сейчас помню этот миг — поезд уже подошел на перрон, а он стоял напротив, держа меня за руки, и молча смотрел в глаза. Безмолвно, взглядом, он молил меня не разбивать его сердца, полного надежд и сомнений. Проводница поторопила меня, и я нехотя подала ей паспорт с билетом. Поднявшись на подножку вагона, я обернулась и крикнула:
— Я вернусь!
Он улыбнулся и взмахнул рукой.
— Проходите в купе. — Раздраженно сказала проводница и принялась поднимать подножку.
Поезд тронулся. Я до последнего выглядывала в мутно-желтое окно, пока его фигура не стала крошечной и не растворилась в сотне других таких же фигур на перроне.
Он уже не мог услышать меня, но я еще раз сказала, наверное, самой себе:
— Я вернусь!