Таёжный Абырвал - читать порно рассказ онлайн бесплатно

Александр Иванович, муж и отец, занимая высокий пост в железнодорожном ведомстве, ответственный за возведение и прокладку новых путей, довольно часто и подолгу отсутствовал в доме, почти полностью переложив на плечи жены воспитание их потомства.
И вот теперь, как снова не смогла удержаться от злорадного ехидства Мария Михайловна, её сестрица и пожинала плоды своего воспитания, когда повзрослевший наследничек, ни капельки, не робея и не коря себя излишним стыдом, поставил собственную родительницу к стенке в постыдную позу и пользует её аки непотребную девицу. И что теперь скажет Катенька, коли напомнить сейчас ей их многочисленные споры о чрезмерной избалованности Бореньки?
— Я же Вам писал, маменька!, — в каком-то яростном исступлении громко шептал Борис, продолжая остервенело налегать на мать всем своим телом в яростной любовной качке, — я же требовал! Чтобы вы приехали одна! Зачем здесь отец!? Зачем здесь Оленька и Олежка!? Я просил Вас, чтобы Вы приехали одна!
Его ладонь жадно месила пальцами сочную нежную плоть материнской груди...
Вот так-то, со стороны и не скажешь никак, что эта парочка родные мать и сын. Больше похоже, что любовник, за что-то осерчавший на свою возлюбленную, теперь вот эдаки приводит свою женщину к послушанию. И было в этом больше вины не сына, но матери, позволявшей своему отпрыску творить такое с собой.
Одним словом, Мария Михайловна, не знала, что и думать, хоть без сомнения невольно увлечённая видом этого непотребного действа была буквально не в состоянии оторвать от сливающихся в насильственной любовной схватке обнажённых разгорячённых тел глаз и жадно ловила каждое движение сестры и племянника.
— Глупенький мой мальчик, — вдруг как-то совсем не к месту к этой сцене неприкрытого насилия нежно и ласково выдохнула Екатерина Михайловна, — что же вы делаете со мной... Ведь я же люблю Вас всем моим сердцем. И буду любить всегда, что бы вы не делали со мной...
— Тогда почему я здесь, мама!?, — едва ли не застонал в голос Боренька, — маменька... Зачем я здесь!? В этом суровом и мрачном месте! Вдали от всяческой цивилизации, подобающему нормальном человеку! Я же просил Вас с отцом вывезти меня за границу! Зачем же я здесь?
В его голосе прорвалось самое настоящее отчаяние, сдобренное щедрой порцией обиды.
Он снова с силой могучим рывком приник к матери, так что на какой-то миг, Катенька жалобно вскрикнув, насаженная на живой кол, взвилась по стене вверх, беспомощно болтая в воздухе босыми ступнями.
— Боренька... — взмолилась она, — сыночек...
— Вы совсем позабыли обо мне, маменька! Забыли! Забыли! — и его бёдра вновь снова и снова мощно шлёпаются о ягодицы матери, как словно, таким образом Борис желал придать своим словам дополнительный вес.
— Нет... Нет... Нет... Никогда, мой мальчик... — Екатерина Михайловна замотала головой, хоть ей то было и совсем неудобно, её волосы были по-прежнему скомканы в пучок и сжаты в ладони сына..
На миг Боренька замер, рывком дёрнул волосы женщины к себе, приникнув грудью к её спине и повернул её голову вбок, к себе лицом, вдруг страстно поцеловал мать в засос. Марии Михайловне даже показалось, что ей это мерещится, но несомненно, её сестра отвечала на этот поцелуй.
Боренька с шумом разорвал их поцелуй. Екатерина Михайловна с полуоткрытым ртом, насаженная до упора на любовный мускул своего отпрыска, покорно взирала на него, извернувшись в неудобной позе. Боря долго смотрел на мать, как будто что-то хотел увидеть в её глазах. Он снова приблизил своё лицо к лицу матери, тяжело дыша. Медленно провёл языком по её губам. Потом вдруг выпустив её грудь из своей ладони, этой же ладонью шлёпнул мать по лицу. Екатерина Михайловна вздрогнула, но в её покорных глазах не изменилось ничего, — там плескалось только море безграничной любви и преданности к своему ненаглядному родному сыну. И казалось, это именно то, что и хотел видеть в глазах матери Борис.
— Прости меня, Боренька... , — простонала едва ли не плача Екатерина Михайловна, — я не должна была допустить, чтобы ты оказался здесь..
Борис как-то удовлетворённо хмыкнул и снова его губы накрыли губы матери в страстном пылком поцелуе.
Немного погодя сын неожиданно вышел из матери, его возбуждённый изогнутый мужской корень во всей своей боевой красоте хищно блестел, возвышаясь над его бёдрами. Он рывком повернул мать к себе лицом, прижав её теперь к деревянной стене уже спиной. Их губы снова слились в поцелуе. Руки Катеньки обвивали шею сына. Его ладони мяли её груди.
— Я хочу, чтобы ты была моей, мама... , — прохрипел чуть погодя Борис, — моей любовницей... Без принуждения, милая мама... Вы будете моей?
Казалось, у Екатерины Михайловны нет сил, чтобы согласиться на такое вслух. Или быть может, перехватило дыхание после пылких поцелуев мальчика.
Она замерла, с какой-то нежной печалью снизу-вверх глядя на Бореньку и ничего не отвечала.
— Мама... — сжав её за плечи, Боренька нетерпеливо встряхнул её, словно, тряпичную куклу. Его длинный мощный ятаган упирался в её живот, — мама, ну же! Не мучайте меня! Вы же чувствуете мою страсть к Вам! Не разбивайте моё сердце!
Его ладони на его плечах сжались в кулаки, а лицо Бореньки вновь исказилось в гневе.
— Да... — еле слышно, не явственнее дуновения ветерка был голос Екатерины Михайловны. Но Борису явно этого было достаточно.
Он снова обнял мать, теперь уже непривычно нежно прижимая её к себе, и опять поцеловал долгим и чувственным поцелуем.
Ладонями на её плечах спиной по стенке, Борис опустил свою мать на корточки перед собой. Екатерина Михайловна непонимающе вскинулась. Она с ужасом взирала на возбуждённое мужское естество, которым Борис нисколечко не стесняясь тыкался в её щёки. Катенька неуверенно пыталась отстраниться.
Но Борис тут же цыкнул на неё:
— Ну, же, мама... Сделайте своему мальчику приятное... — раздувшаяся головка упёрлась прямо в её губы.
Мария Михайловна тут даже забыла дышать. Нет, она, конечно, не могла не слышать в своей жизни, что мужчины додумались и до подобного, чтобы утолять свои низменные похотливые наклонности и с помощью женского рта. Но чтобы узреть такое в реальности. А уж тем паче, что её родной племянничек будет принуждать к тому её сестру... Нет... Нет... Это было уже за гранью реальности.
Но бедная Катенька, видимо, уже устав от насилия от собственного сына, да и понимая, что всё равно тот своего добьётся, обхватила бёдра Бориса ладонями, зачем-то крепко зажмурившись, широко распахнула губы и захватила головку фаллоса, с трудом уместив её в рот, неумело и словно с опаской посасывая, готовой, как и подобает хорошей любовнице, воплотить в жизнь любые капризы своего любовника, принялась ублажать его.
С первого взгляда было понятно, что в подобных ласках Катенька совершенно несведуща, но, во всяком случае несомненно, она искренне старалась. А Боренька явно испытывал сейчас самые приятные ощущения, ибо на лице его разлилась гримаса неподдельного блаженства.
Положив руку на затылок матери, он неспешно и уверенно насадил её рот на свой орган, так что Катенька даже закашлялась. Её пальцы напряглись, впиваясь глубоко в кожу на бёдрах сына. Боренька позволил матери соскользнуть с себя, но едва только она восстановила дыхание, как его рука на её затылке вновь неумолимо притянула её лицо к мужским бёдрам. Так повторялось несколько раз, пока наконец, Екатерина Михайловна не уразумела, что от неё требуется и не принялась уже самостоятельно мерно двигать головой, скользя ртом по напряжённому сыновьему естеству, то почти что, целиком вбирая его в себя, то выпуская его из себя.
Боренька счастливо замурлыкал. Глаза Екатерины Михайловны с рабской покорной любовью смотрели на него снизу-вверх.
Всё это выглядело просто неописуемо и слишком невероятно. У Марии Михайловны буквально перехватило дыхание от эдакого зрелища. Это было за пределами разврата в её понимании.
Входная дверь позади неё бухнула.
— Мама?
Обе женщины от испуга вскрикнули почти одновременно. Екатерина Михайловна немного позже, — но то было естественно, ведь её рот был занят плотью сына.
— Витенька... Я... — Мария Михайловна отпрянула в полном ужасе застигнутой врасплох преступницы, неосторожно громко бухнув дверью парилки. Но то было уже неважно, она была и без того уже поймана с поличным, причём сразу же одновременно и сыном, и племянником, и сестрой.
Если ей когда-нибудь в жизни и хотелось провалиться сквозь землю, то вряд ли когда-либо сильнее, чем сейчас.
Дверь парилки внезапно распахнулась настежь от резкого удара и с грохотом ударилась о стену, едва не задев застывшую в полуобморочном состоянии Марию Михайловну.
Словами сейчас описать состояние Бориса было невозможно. В другой ситуации его вид, скорее всего, показался бы Марии Михайловне изрядно смешным. В простыне, словно в тоге, перекинутой через плечо, он походил на римского патриция. Пар так и валил от его красного разгорячённого тела. Лицо Бориса, перекошенное то ли в гримасе испуга, то ли гнева, в любом случае не предвещало ничего хорошего. Его взгляд полыхнул огнём, мечась с пятившейся назад Марии Михайловны на застывшего в дверях Виктора.
— Да... Да... Да, как вы смеете!!! , — взревел Боренька в праведном гневе пойманного с поличным и загнанного в угол преступника, отступать которому некуда, — тётушка!! Вы... ВЫ...
В слепой ярости он шагнул к Марии Михайловне. Кто знает, чем бы всё тут закончилось, когда Борис был в подобном состоянии, он не отвечал за себя. Ведь именно в такой иступлённой ярости, он забил насмерть лопатой на конюшне старого Ефима, их крепостного конюха, когда тот несмотря на многочисленные требования Бореньки, отказался снаряжать коня для него, ссылаясь на запрет хозяина, то бишь отца Бориса, Александра Ивановича.
Но внезапно Борис отлетел к стене. А межу ним и Марией Михайловной выросла фигура Виктора.
— Охолонись, Бориска... , — тихо и спокойно проговорил Виктор.
Хоть Мария Михайловна и была не жива, не мертва, но всё же удивлённо покосилась на сына. Обычно, тот только и глядел в рот Борису, всегда следуя за ним верной тенью.