Хроники Джес. Часть 6. Финал первой главы - читать порно рассказ онлайн бесплатно

вытягивал вверх, и измывался над бедной девчонкой самым жестоким образом.
Джес страдала. Я не знаю, насколько была сильна ее боль, а насколько — наслаждение. Но уверен, что в тот момент оба эти ощущения слились для нее в одном взрывном коктейле, так что мозги отключились и уплыли куда-то за горизонт, оставив в моем распоряжении только похотливую кричащую самку. Она мечтала кончить. Кричала от боли, потому что я мучил ее соски. Терзала свою огненную щелку, яростно дрочилась о мою ногу, чтобы достичь хотя бы одного из берегов своего безумия — оргазма, раз уж не получается достичь берега боли...
В конце концов я решил облегчить ее мучения, и просто дернул за прищепки — быстро, резко, очень сильно.
Прищепки соскочили. Джес, которая и так уже была на грани взрыва, взвилась на мне, и со всей силы рухнула на колено промежностью, одновременно издав оглушительный крик, исполненный такой жуткой смеси счастья и боли, что мне даже стало не по себе. Крик длился несколько секунд, перейдя в некое подобие рычания, затем — рыдания...
Тело негритянки трясло крупной дрожью. Она судорожно сжала ногами мое колено, скрючилась в оргазме, уткнувшись головой мне в грудь и я не видел лица Джес. Слышал только всхлипывания и тяжелое хриплое прерывистое дыхание. Я решил не торопить ее. После такого жуткого испытания моя рабыня наверняка будет отходить не меньше четверти часа. А иголки я пока спрячу. Похоже, сейчас нам будет не о них.
Я дотянулся до джесиных запястий и освободил руки. На нежных кистях я заметил жуткие немилосердные синяки — девушка из всех сил рвалась и пыталась высвободиться, но я связал ее на совесть. Не предполагал, что легкое и дешевое, в общем-то, платье окажется таким прочным — разорвал я его относительно легко.
Руки Джес наконец-то были свободны, и она не отрывая головы от моей груди, все еще всхлипывая, начала разминать свою грудь. При каждом касании девушка резко дергалась, тихо вскрикивая, но не прекращала своего занятия. Я понял, что она восстанавливает кровообращение. Все верно, я ведь запретил ей активировать регенерацию клеток, и вообще применять все эти сверхспособности нанитов. Сейчас она чувствовала тоже самое, что чувствовала бы обычная женщина, которую зверски пытали за соски.
Я устал смотреть Джес в затылок, и осторожно приподнял ее за плечи. Взгляд у девушки был очень мутный и глядящий куда-то мимо меня. Даже держа ее на весу за плечи, я чувствовал, с какой силой колотится сердце негритянки. Кажется, она шептала что-то, но настолько тихо, что я ничего не мог разобрать. Я приблизил ухо к ее губам и расслышал:
... — ублюдок... сукин сын... ублюдок... сукин сын... ублю-у-удок...
Она повторяла это снова и снова, как заведенная, и вдруг ее глаза снова брызнули слезами, она заревела в голос и завыла:
— Суу-у-у-кин сы-ы-ы-ын!!! Ублю-у-у-у-удоо-о-о-ок!!!
Я находился в некотором ступоре и какое-то время просто слушал, как она кричит и рыдает, всхлипывает и терзает свои сиськи, распухщие, измученные, все в синяках и кровоподтеках.
Тогда я просто обнял ее. Прижал к себе, как можно плотнее, и держал. Не было смысла что-то говорить — я понял, что Джес достигла своей высшей точки, там, где боль и оргазм соединились воедино. И сейчас она находилась где-то по ту сторону наслаждения и страдания. Все, что я мог сделать — не оставлять ее, не позволить окончательно уйти в себя, быть вместе со своей любимой девушкой, черномазой рабынькой. Пройти с ней через это.
Она все твердила это свое «ублюдок» и «сукин сын», иногда прибавляя с особым чувством: «Сраа-а-а-аныы-ы-ы-й!!! Извращее-е-е-енеее-е-е-ец!!!». А я просто крепко прижимал ее к себе, и гладил по голове. Целовал ее ушко, тихо шептал какую-то бессвязную околесицу, о том, что она у меня «самая лучшая», «самая красивая», с «самыми сочными сиськами» и «самой упругой попкой». Но больше просто гладил по голове, по спине, по плечам. И целовал. Мне было очень тепло и хорошо. Так, как уже давно не было. Я понимал, что переживаю сейчас с Джес миг истинной близости. Никаким сексом невозможно добиться такого состояния — когда срываются покровы поверхностного восприятия и две обнаженные души начинают свое безмолвное общение. Время утрачивает свое значение, и можно просидеть в обнимку час, два, три... Целую ночь до самого утра. Или целый день до самой ночи.
Я не смотрел на часы, и вообще почти никуда не смотрел. Мне просто хотелось, чтобы этот миг длился и длился — Джес, голая, беспомощная, так жестоко мною наказанная, всхлипывающая и тяжело дышащая, и я — обнимающий и успокаивающий свою чернокожую девушку.
К сожалению, все заканчивается. И Джес тоже успокоилась. Вернее сказать, начала приходить в чувство, возвращаться к своему привычному восприятию.
— Тихо, моя девочка, все хорошо, я с тобой... — Я посмотрел ей в глаза, и увидел, что она уже вполне осмысленно и очень виновато на меня смотрит.
— Ты что? — Удивился я.
— Мастер... простите, мастер!!... — Она закрыла лицо и снова зарыдала.
— Джес, ты что? За что простить?
— Я... я вам столько наговорила... Я так вас обзывала... — Джес горько плакала, и похоже собиралась предаваться этому благодатному занятию еще минут пять, а то и все десять.
Я решительно оторвал от ее руки от заплаканного лица, и впился своими губами в ее. Яростно и взасос. Чтобы сходу прекратить все эти вселенские вопли вины и раскаяния. Несколько секунд она еще плакала и всхлипывала (не пробовали сосаться с плачущей девушкой? Непередаваемый опыт!), но потом природа взяла свое, и Джес начала отвечать на мой поцелуй. Да так, что я чуть не захлебнулся ее решимостью. Она засосала в себя мой язык и с жуткой скоростью трепетала своим розовеньким острым жалом вокруг него. Я отвоевал язык обратно и в отместку прикусил ее губу, и оставил на ней мощный засос. Она тоже не осталась в долгу, и в итоге я повалил ее на диван, где мы еще какое-то время соревновались: кто кого перецелует. Вся эта гонка меня рассмешила, а секунду спустя я с облегчением услышал, как начинает хихикать и Джес.
— Ну вот... — с облегчением расслабился я. — Так-то лучше.
Нас обоих начало отпускать, и потом мы долго лежали на диване, бесцельно гладя и лаская друг друга. Порой даже забывали о том, кто кого гладит, и не обращали на это особого внимания. Как-то совершенно естественно мой член оказался на свободе, а шорты — на полу. И Джес неспешно и задумчиво водила по напряженному пенису своим ноготком, задевая и головку, и мошонку, и уздечку... Я тоже водил пальцами по ее расслабленному телу, уставившись в потолок. Под моими пальцами попеременно оказывалось то ее лицо (ладонь остро и приятно щекотал джесин носик), то грудь (я с любопытством ощупывал следы недавней экзекуции), то живот. Я исследовал каждый миллиметр прекрасного пупка, проводил пальцами по упругому прессу и возвращался обратно к сисечкам, чтобы снова взобраться рукой на прелестный черный эверест, следуя к вершине — торчащему от наслаждения соску.
— Ты на меня не сердишься? — Тихо спросила Джес.
Я не видел ее глаз, но чувствовал, как она в очередной раз добралась пальцем до особенно чувствительной точки на яичках.
— Нет, Шоколадка. Ты умница. Ты сегодня выдержала такую невероятную боль, и получила такой невероятный экстаз... Я бы не решился испытать подобное... А что ты при том говорила — это все полная ерунда. Я видел твое лицо, и кажется ты была где-то за гранью.
— Да. Это невозможно описать, Адриан. И я бесконечно благодарю тебя за это...
— Знаешь, только такая конченная извращенка, как ты может благодарить мужчину а подобное издевательство над ее телом.
— Значит, я конченная извращенка. — Спокойно и мечтательно промолвила Джес. — Как и ты.
— Вот-вот... Мы с тобой два сапога пара... — Я тихо рассмеялся.
Мы помолчали, продолжая гладить друг друга, царапать, щекотать... Где-то на периферии звучал неторопливый инструментальный джаз, совсем далеко на улице заливались певчие птицы.
— Не хочу вставать, Джес... — Прошептал я. — Никуда не хочу идти. Хочу до ночи лежать здесь с тобой. Мне так хорошо...
— И мне... — Прошептала она в ответ.
Несколько минут спустя на диване осталось два спящих тела, обнаженных, переплетенных в немыслимой позе. Мы с Джес отправились в странствие — туда, где нам не требовались эти грубые телесные оболочки. И вернулись обратно лишь ближе к вечеру. Но это уже другая история.