Лунные записки. Часть 2: Запоздавшее продолжение от повзрослевшей на полгода девушки

Итак, я — вампир. Сейчас я еду в такси с юной девушкой, которая мне очень приглянулась, и рассусоливаю какую-то мутную романтическую историю, вместо того чтобы взять от жизни, ну или смерти, если быть точнее, то, что мне полагается — без романтики, на задворках.
После моих утешительных слов Валерия расслабилась, насколько это было возможно. Когда такси остановилось у новостройки, где я живу, девушка довольно решительно взялась за ручку двери, и мы вышли на воздух.
— Какой красивый дом! А у тебя какой этаж?
— Двадцать второй.
— И даже лифт есть?
Я усмехнулся.
— О, милая, их три!
В лифте наши тела оказались в замкнутом пространстве. Я вдыхал женские духи, приятные с горчинкой, что-то от Живанши, пожалуй, хотя в этом веке они все как из одной бочки разлитые. Вдыхал запах свежего женского тела.
Валерия не смела поднять на меня глаза, и смотрела в пол, хотя в ее голове витало уже то самое любопытство, которое часто отличает страстных женщин от более скованных — любопытство познания мужчины. Конечно, кто-то называет это бл... м, но поверьте старому ловеласу, это несколько иное.
Я открыл дверь квартиры. Моя спутница вошла в темный, отныне абсолютно неведомый человеку мир, — мир, где царил хаос и жажда.
— Включу музыку и немного красного вина, ты не против? — обратился я к даме.
Та кивнула и нагнулась, чтобы снять обувь.
— Замри на секунду.
Вы когда-нибудь снимали с женщины обувь? Попробуйте! Нет ничего более приятного для женских глаз чем мужчина на коленях перед ней, расстегивающий ремешочки, обнажающий ее прекрасные ноги, ласкающий их...
Валерия почти не дышала. Она наслаждалась. Мои пальцы поднялись от стоп к коленям, а мягкая теплая женская рука скользнула по моей щеке, опустилась вниз на грудь и терпение покинуло меня. Я резко выпрямился, подхватил девушку на руки, тело было легкое, как перышко, и понес в слабо освещенную ночником спальню.
— Не торопись, остановись, мне страшно, — шептала она.
— Не могу, — отвечал я, и это была истинная правда. В моих руках разорвалась ткань черного шелкового платья, Лера застыла, пораженная этой киношной сценой, и несколько испуганная.
Я положил девушку поперек кровати, осыпал загорелые ноги, плоский живот Валерии поцелуями, и женское тело вздрагивало, отвечая на мои губы.
Моя тяжелая рука с набрякшими венами очутилась на темном треугольнике трусиков. Плоть была теплая и влажная, пульсировала, на мои поглаживания девушка ответила еле уловимым стоном.
Мне отлично было видно в полутьме лицо партнерши: глаза закрыты, ресницы вздрагивают, губы плотно сжаты. Все лицо было отражением новой и волнующей борьбы инстинкта и разума. Но разуму не пробраться сквозь пелену наслаждения, и я, заключив девушку в объятия, прижимая одним коленом горячий бутон в ее промежности, примкнул к полным зовущим губам.
Сначала мой язык оказался в полном одиночестве, но вот первые неуклюжие движения со стороны Валерии были сделаны, и наши языки и губы слились в едином ритмичном танце. Это было желание, желание выпить другого человека до дна.
Я стал раздеваться сам. Но если рубашку девушка помогла мне снять, и, пораженная видом моих рельефных мышц, припала губами к соскам, даря им ласку с нежностью и забвением, то нечто набрякшее в брюках испугало ее.
— Не бойся, почувствуй его. Погладь.
В голове девушки всплывало что-то нехорошее. Она не могла сопротивляться ласкам и не могла не отвечать на них, но продвижение к кульминации и переход к более активным действиям будили ее разум и самообладание.
— О боже, нам нужно остановиться.
И хрупкая женская рука удержала мои пальцы от проникновения в святая святых, которое я вознамеривался сделать.
— Милая, Лера, я все сделаю как нужно, тебе не будет больно, я позабочусь об этом.
И я сжал ее пальцы, продолжая движение внутрь трусиков. Протест.
Да черт возьми, мне это порядком надоело!
Не обращая внимания на шквал эмоций в чужом сознании и попытки высвободиться из объятий, крики, готовые сорваться с губ моей визави, я навалился на нее сверху и посоветовал:
— Чем больше ты будешь сопротивляться, тем больнее будет. Ты поняла?
Но она не поняла, и непокорное тело стало извиваться подо мной, как у змеи, а ногти впивались в мои руки так, что выступала кровь. От ее зубов я едва успевал уворачиваться. Неопытная девочка, она совсем не понимала, что демонстрацией своей гибкости и ловкости она только подливала масла в огонь.
Член был обнажен, трусики спущены ровно настолько, чтобы грубо войти и разорвать преграду... Моя рука лежала на шее девушки так, чтобы голова была неподвижна, дара речи я ее лишил.
Мое тело горело, жажда рисовала перед глазами кровавые круги. В последний раз я взглянул на бледное лицо моей подопечной и устремился к ее лону...
И вдруг я замер. Моя память, она настойчиво взывала ко мне. И я вспомнил войну.прикоснуться к красоте, желание обладать ею — оно во все времена было проблемой для этого чертового мира. Кого я ел в ту ночь, я плохо помнил. Смею сказать даже — у меня не было аппетита.
— — — — ---------
Был декабрь. Скоро наступит Рождество. Рождество — ритуально значимое время для вампиров. Много хорошего или плохого можно сотворить в Рождественскую ночь. Я, разумеется, был настроен только на плохое.
Вечером я сидел на балконе и любовался сумерками. Шел снежок, и аллея возле дома представляла собой данс-пол, где в качестве героев крутящиеся в метели кристаллики выделывали разные па.
Все тлен. Кристаллики умрут. Все умрут. А я останусь. Ведь я вампир.
На лестнице на двадцатом этаже послышался стук каблучков. Шла женщина, шла легкой и стремительной походкой. Вот она поднимается на мой этаж.
И вдруг я подпрыгнул от неожиданности — в дверь постучали.
Не помню своих мыслей, настолько быстро я очутился у двери и повернул замок.
То, что предстало моим глазам, было поразительно: Лера.
Она стояла, такая же, как и была, только немного резче обозначились черты лица.
— Я могу войти и поговорить?
Я не отвечал, как никак прошло три года с нашей печальной встречи, для меня это, конечно, пустяк, но для человека три года — значимый промежуток времени.
— Ты слышишь?
Я посторонился, пропуская девушку внутрь.
Цитрусовый запах свежести и невинности благоухал еще ярче, чем прежде. Но теперь он был ближе к горечи, чем к сладости.
Воспоминания о той ночи вихрем носились в моей голове: красота, возбуждение, юность, и вдруг боль, опустошение, страх. И спустя три года я не разобрался, правильно ли я тогда поступил. Совесть не мучала меня, да, ведь я воспротивился желаниям насилия и крови, но мучало сознание, что нечто потрясающее прошло мимо меня, и я сам пропустил это. Но в самом деле, не мог же я ухаживать за женщиной год, а потом просто позвать ее замуж, соблюдая все приличия и плодить детей?
Лера стояла в прихожей. Ее глаза немного поблуждали по обстановке квартиры, и остановились на мне. Ах, какой невероятно пронзительный взгляд! Она хотела понять, она хотела понять, и словно в ответ на мои слова, девушка сказала:
— Я не могу с этим жить. Наверное, ты думаешь, что я психически ненормальная, раз пришла сюда, к насильнику, но ведь это было что-то другое? Ведь мое тело хотело того же, что и твое. Я не влюблена, я психически здорова, но я знаю, что даже если мне будет сорок, я буду помнить тебя, и мне не будет покоя. И мне нужен ответ. Нужно понимание, чтобы дальше строить свою жизнь.
Я выцепил из ее памяти парня, который теперь часто появлялся возле нее. Нет, конечно, такая девушка никогда не будет с ним счастлива, она попала в ловушку всех чувственно одаренных людей — нужно иметь здравомыслие, но быстротечность жизни слишком часто отсекает от нас ее краски, и тогда люди идут на поводу своей сущности.
— Может быть, ты влюблена? Ну так знай, это лечится. Или что легче, это ваши человеческие гормоны, тогда нужно найти мужчину постарше и разделить с ним трудности превращения в женщину.
Валерия была несколько разочарована. Это не было ее успокоением.
— Ты сама должна через это пройти, я тут не могу помочь.
Внимательно наблюдая за собеседницей, я понял, что физиологически ее организм сейчас истощен донельзя, и ей стоило невероятных усилий прийти сюда. Выслушав от меня то, что, в принципе, и ожидала, но втайне надеясь на сочувствие, она устала. Кровяное давление у гостьи подскочило и пульс зашкаливал.
Я принес из спальни стул и указал девушке на него.
— О, как хорошо. Мне что-то не очень. Как смешно ты говоришь, «ваши человеческие гормоны»! Тебя они, видно, не беспокоят?
— Нет.
— Странно, — протянула она, — а мне показалось...
И Лера положила ногу на ногу, раскрыв полы своей шубки и обнажив ноги в черном капроне.
Такого поворота событий мой организм не ожидал. Представьте, стоит в гараже канистра со старым бензином. Стоит год, два, три, и вдруг дети открывают канистру, отвинтивают крышечку, и кидают туда зажжённую спичку.
Пуффф!
— Тебе лучше уйти, — говорю я.
Она встает, и мужество покидает девушку.
— Ненавижу тебя, ненавижу! Ты подонок, каких мало поискать! Я не могу ни о ком думать кроме тебя, ты сломал мне жизнь! Будь проклят!
Ее сжатые в кулаки руки бьют меня в грудь со всей силы, беспорядочно, но по человеческим параметрам очень сильно. Страстное желание причинить мне боль владеет ею.
Наконец ее рука ударяет меня по щеке. Но не кулаком, а такая «гладящая» женская пощечина. Фигура движется к выходу, но я понимаю, что ее нельзя отпускать в таком состоянии и преграждаю путь, хватая за руки. И опять все повторяется: узкие женские плечи в тисках монстра, наши горящие глаза, устремленные друг на друга, но теперь уже нет страха, и нет боли, есть двое, есть только двое...
Мы невесомы, нас окутывает вожделение.
— Я хочу тебя, — говорит она.
В ответ я обнимаю ее крепко, целуя в шею, она отстраняет мою голову от себя, смотрит несколько секунд, словно желая убедиться, что это я и я реален.
— Я рядом. Я с тобой, девочка моя. Ну, дай сниму с тебя шубку.
Она поворачивается ко мне спиной, и я аккуратно снимаю тяжелую шкурку, хотя руки у меня дрожат как у алкоголика,