глазами.
Толька снова дёрнулся, пытаясь вызволить член из плена, и снова, острая боль в паху, перекосила его лицо.
— Сука, ты меня склещила — и, повернув голову, бросил: — чё ты пялишься, иди к врачихе.
***
Глафира Лукинична, с глазами, опухшими от слёз, сидела за столом и в сотый, уже, наверное, раз, перечитывала строки из письма: «Дорогая Рафа, я сдала Линушку в Краснодаре. Меня на вокзале встретили сотрудники, которые вас взяли в Сочи. Виру я оставила с лицами, сопровождавшими меня от Сочи до Краснодара. В Сочи у меня взяли подписку не упоминать нигде фамилии Блюхер... Поэтому в НКВД я сдавала Лина под вашей фамилией — Безверхов Василий Васильевич, а также и Виру... Думаю, что Лина кто-то усыновил. Думаю так потому, что он был хороший и спокойный мальчик... «. *
После ИТЛ она жила на поселении, на одном из отделений целинного совхоза. Работала по специальности, главным ветеринаром, а, из-за нехватки, после войны на селе специалистов, подрабатывала фельдшером в медпункте.
В дверь постучали.
— Входите, — Глафира Лукинична свернула письмо.
— Что случилось, Шура?
— Там... этот... кобель... Клавку... — Шура осеклась.
— Покусал, что ли?
Шура замотала головой: — кобель этот с Клавкой склеился — и, опять замолчала.
— Какой кобель, как склеился?
— Да Толька, кобелина этот, с Клавкой... Ой, срам то какой.
— Реnis сарtivus. Быстрее — Глафира Лукинична, обувшись в калоши, вышла во двор. Шура, шевеля губами, семенила следом.
***
Глафира Лукинична гладила по голове Клавдию и говорила спокойно и негромко.
Шуру она выставила за дверь.
— Сейчас вы вместе повернётесь на бок.
Они легли боком.
— Отстранитесь немного друг от друга, мне нужно пощупать живот — и она прижала ладонь левой руки к животу Клавдии.
— Напряги живот, как будто хочешь какать, напрягайся сильнее, тужься, вот так, теперь расслабься и, ещё раз — и она, резко, ввела средний палец правой руки, девушке в анус, с нажимом на кобчик. Толька дёрнулся и, освободившись, сразу же сел, прикрывая руками распухший и посиневший член. Клавдия, сгорая от стыда, лежала, уткнувшись в подушку.
— Ну-ка — Глафира Лукинична развела руки Анатолия.
— Тебе повезло, bоyfriеnd. Ещё семь-десять минут плена и ты бы стал импотентом. На всю оставшуюся жизнь. Сделай холодный компресс, через несколько дней опухоль пройдёт — и, вымыв руки под рукомойником, вышла из дому.
— Шура — Глафира Лукинична строго смотрела в глаза женщины, — я понимаю, тебе не терпится разнести это по соседкам.
Шура замотала головой, а глаза бегали из стороны, в сторону, выдавая нетерпение.
— Но, подумай, что будет с девушкой, какая пойдёт по деревне молва. Ей уже нестерпимо стыдно от того, что мы, стали свидетелями. Косой взгляд, ухмылку она будет воспринимать как насмешку; любую недомолвку — намёком.
— Шура, — Шура подняла глаза. Медленно, с паузами, Глафира Лукинична проговорила — ты... никому... и... ничего... не... р а с с к а ж е шь. Иди. Забудь и сделай. Иди. Шура повернулась и пошла.
***
Быстро одевшись и, не сказав ни слова, Анатолий вышел из дому. Боли в паху не было.
*Николай Великанов. «Измена маршалов»
22.09.2013