Закон жанра

Откровенный эротический порно рассказ доступен для чтения и скачивания. Скачать его можно под историей, в отдельном блоке.

— Ну, и что мне с тобой делать? — спросил Виктор, глядя на нее.
Она крепко спала и не могла ответить.
— Трахать, — ответил вместо нее внутренний самец.
Всегда, когда Виктор оставался со своими мыслями, он был тут как тут. Он был прост и брутален, как голые яйца.
Виктор нервно хихикнул.
— Здрасьте. Я ж весь такой благородный.
— Ну и что. Рано или поздно к этому придет. Если вас до тех пор не укокошат, конечно.
— Ты урод, — сказал Виктор внутреннему самцу. — Смотри, как она беззащитна. Кроме меня, у нее никого нет.
— Именно. Я ж о том же. Выжди сколько-то там для верности — и вперед.
— Никогда! — Виктор разозлился. — Блин, если она узнает, о чем я тут думаю, глядя на нее...
— А она и так знает. Просто об этом не принято говорить. От закона жанра не убежишь, Виктор Дорн. В финале — или трах, или гроб. Не обманывай сам себя.
Был только один способ справиться с внутренним самцом: сделать вид, что его нет.
Виктор так и поступил: приглушил его, как надоевшее радио, оставив бормотать где-то на задворках.
Это было нелегко, потому что Виктор остался сидеть и смотреть на девушку. Уж в этом-то он не мог себе отказать. Это было бы уже чересчур.
Самое паскудное, что этот забинтованный звереныш, свернувшийся калачиком на его диване, был красив. Не сексапилен, не соблазнителен — просто очень-очень красив. И это «просто» настораживало Виктора. Если бы у него встал, было бы легче: подрочил и забыл. Но девушка, которую он вытащил из Мица, из самого пекла, будила в нем эмоции, которые ему не нравилось. Яйца были спокойны, а вот душа норовила подтаять, как забытые в авоське пельмени. Из головы не лезло, как она жалась к нему забинтованными руками — ей было больно, а она жалась, — и Виктор мысленно ругался.
Потом не выдержал и окунул пальцы в мягкие локоны, как в золотой пух...
Ростом она была почти с него. Совсем мальчишеская фигура — какие-никакие бедра есть, а груди вообще нет, два пухлых комочка, которых и под свитером-то не видно. Ноги длинные, как у цапли. Жердь жердью. И у этой жерди — самая красивая мордочка, какая только бывает у людей. Овальная и глазастая, как у белоснежек на картинках, когда художники хотят вышибить слезу. И рыжеватая грива ниже попы. Рапунцель, блин...
Виктор выдернул руку из золотого пуха. На войне такие привязанности ни к чему.
И вообще — пора поспать. Неизвестно, как все сложится.
Поборов искушение примоститься с ней на диване, уткнув нос в золотой пух, он лег на кровать и мгновенно, как по команде, уснул.
***
— Ты что, совсем ничего не помнишь?
Она морщилась, пытаясь тереть кулаками глаза. Руки были забинтованы, и ничего не получалось.
— Подвал помнишь? Бомбежку, оцепление?
— Подвал? По... помню.
— Ну вот. Вспомнила?
— Вроде да... Что у меня с руками?
— Здрасьте! Вспомнила, называется.
Хлебнув виски, он рассказывал ей все заново — как нес ее к вертолету, как на них снова напали, как он чудом вылетел с ней из этого ада, как добрался до города, как дотащил ее, полуживую, к больнице, как там ее не хотели, и как волшебно подействовало (в который раз) его удостоверение Независимого Наблюдателя. Повстанцы очень старались показывать, какие они правильные и законные, и Наблюдатель был здесь белой костью. Правда, в Мице он явно оказался поперек горла...
— Сказали «ничего смертельного», — говорил Виктор, потягивая из бутылки. — Обсмалила немного, вот и все. Знаешь, как куриные крылышки, с корочкой? Отпустили домой, сказали — бинтовать, мазать... Через месяц будут, как новенькие. Кстати, вот сейчас и пора заняться.
— А... а как... — девушка показала на Викторовы шмотки, в которые тот перепаковал ее.
— А что? По длине мы с тобой одного роста, а с шириной можно совладать, если есть ремень да сноровка...
— Да нет, я не про то. Вы что... меня...
— А ты как думала? Что не порвалось, то сгорело... Ты лучше скажи, как тебя зовут. Три дня вместе, а визитками не обменялись.
— Лия.
— Лия? Круто. А я думал уже тебя Рапунцелем звать... Я, кстати, Виктор. Пойдем-ка, Лия, в ванную.
— А... а...
— А что делать? Ничего, постесняешься, от этого не умирают. Можно подумать, никогда ни перед кем не раздевалась.
— Никогда!
— Да ну! Что, и любовью не занималась?
Лия выразительно посмотрела на него.
— Ладно-ладно. Шутка. Неудачная. Пойдем, Рапунцель, то есть Лия...
Она стеснялась, как ребенок в гостях. Виктор еще никогда не видел, чтобы так отчаянно краснели уши, а с ними — и щеки, и ключицы, и даже нос.
«Признайся: в этом нет необходимости» — бубнил он себе, обнажая маленькие грудки с пухлыми клюквинками, которые смертельно хотелось лизнуть. «Как это нет? Душ не принимала уже неделю, небось... и руки ей нельзя мочить... и вавки надо мазать... « — возражал он себе же, стягивая с Лии свои трусы. Под ними были худенькие костистые бедра и маленькая, как у девочки, щель. Ее хотелось называть пипкой или писечкой...
— Тебе сколько лет? — спросил он, помогая Лие залезть в ванну.
— А что?
От стыда ее голос стал ниже на октаву.
— Ничего. Просто интересно.
— Девятнадцать. Вы... спрашиваете потому, что у меня маленькая грудь?
— Ну почему же? — возразил он, хоть спросил, в общем, именно поэтому.
— На то есть свои причины. Вы... вы не поймете.
— Лия, у тебя очень красивая грудь. Вот послушай. Посмотри мне в глаза, — он взял ее за бедра и развернул к себе. Зеленовато-золотистые глаза кольнули ему нутро. — Ты одно из самых... хотя чего там — самое красивое существо, которое я видел в жизни. Поняла? Видишь, не вру. И грудь не исключение. С каких это пор количество мяса стало критерием красоты?
Лия улыбнулась. Виктор тоже улыбнулся.
— Экая ты. «Вы не поймете»... Вся из себя таинственная. Слушай, а... чего они от тебя хотели?
— Кто?
— Ну... Эти. Мне показалось, или они бегали именно за тобой? И что им мешало? Не хочешь — не говори...
— Не хочу. Давайте не будем о войне.
— Ну ладно. Давай мы тебя будем мыть. Руки вверх!..
Он стал осторожно поливать Лию из душа. Та задрала забинтованные руки и попискивала, закусив губу. Вода стекала по исцарапанному телу, и ей было больно.
— Терпи... Терпи, девочка... — бормотал Виктор, осторожно обмазывая Лию мыльной губкой. Мокрые волосы облепили ее до пояса, как русалку. — Наклони-ка голову... Ну у тебя и волосищи!... Аааа, кайф какой! — он месил шампунь в потемневшей гриве Лии, не скрывая удовольствия. — Тааак... Я помою тут, ладно? Раздвинь ножки.
Лия присела, и Виктор осторожно, как мог, мыл ей пещерку, натянув розовые створки. Под ними прятался клитор, крохотный, как бусинка, и маленький, плотно сжатый вход в девичье тело. «Для того ты и затащил ее в ванную» — бубнил внутренний самец. Виктор знал, что тот прав, и чувствовал, как у него у самого горят уши. «Надо всего перепробовать в жизни, да? Никогда еще не мыл девичьей щели?...»
Лия сопела, наблюдая за его манипуляциями.
— Приятно? — неожиданно для себя спросил Виктор.
— Да... Только... может, лучше не надо?
— Ну как же не надо. Намылил, теперь надо смыть. А так?
Он направил душ прямо в распахнутую щель. Лия охнула.
— Ничего... терпи... Надо там все как следует промыть... — бормотал Виктор, поливая тугими струями пещерку, покрасневшую, как коралл.
— Аааа! Аааээ! Ааээыы!... — вдруг взвыла Лия, изогнувшись пополам.
Виктор едва успел ее подхватить. Струя душа ударила ей в лицо, потом ему, потом в потолок и в полотенце. Одной рукой Виктор подпирал Лию, другой пытался укротить душ, потом, плюнув, швырнул его в ванну и впился рукой в покрасневшую щель, вибрируя на ней, как на виолончели.
Лия скулила, закатив глаза, затем выпустила воздух и обмякла.
— Даааа. Все помылись, и ты, и я, — сказал Виктор после паузы. — Ну, ничего,зато взбодрил... Ээээ, мы что, бинты намочили?! Снимаем сейчас же! Наскоро вытертая Лия была втащена в комнату и усажена на диван. Виктор, обложившись бинтами и мазями, навис над ней:
— Тааак... Потерпи, девочка, потер... Уууу! Оооо!
Вместо вчерашней жуткой красноты под бинтами была розоватая, но на вид вполне здоровая кожа без всяких волдырей.
— Смотри, Лия!... Ай да доктора у вас, ай да мазилку дали... Мажем опять! Ай да девочка! — Виктор от избытка чувств чмокнул Лию в нос. — А я уже, честно говоря, перетрухал, что... в общем, неважно. Лай-лай-лаааай! — громко запел довольный Виктор.
Лия терпела, закусив губу.
Перебинтовав ее, он встал и, оглядев худенькое тело, начал одеваться:
— Схожу куплю нам пожрать. Заодно и разузнаю, как и что. Пока, Рапунцель! Не вздумай ничего делать руками! Делай вид, что у тебя их нет!
— До свиданья! — отозвалась голая Лия. Она так обалдела от нежданного оргазма, что даже не спросила про одежду.
По дороге Виктор вспомнил, что забыл деньги в пальто. Пришлось вернуться.
Открыв дверь, он услышал сдавленный стон. Хотел было рвануть в комнату, но случайно глянул в зеркало — и увидел голую Лию, выгнутую вьюном. Раскачиваясь и запрокинув голову, она терзала себя между ног.
Застывший Виктор наблюдал за ней. Когда она кончила, повалившись на диван, он опомнился и выбежал вон, стараясь не шуметь.
«Бандитка... больной рукой дрочила... « — думал он.
***
— Так, Рапунцель, у меня для тебя две новости, — крикнул он с порога, когда вернулся. — Хорошая и плохая.
Лия, по-прежнему голая, сидела на диване. Увидев ее, Виктор замолк.
Во-первых, волосы, подсохшие после мытья, распушились и окутали тело таким каскадом, что к горлу сам собой подкатил ком.
Во-вторых, что-то не так было с самим телом.
«Куда делись ее ссадины? Вся была в крови, пузырек перекиси извели, а сейчас? И... у нее, что, стали больше сиськи?»
Лия оглянулась.
— Что? — спросила она.
— Что-что, — опомнился Виктор. — Чего голая сидишь?
— Так вы же сказали руками ничего не делать. Вот я и не одевалась.
— Да, действительно...
Присмотревшись еще раз к ее грудям (они определенно стали больше... ну что за черт?), он сказал:
— Две новости. Хорошая и плохая. Хорошая — накупил вкусной жратвы.
— А плохая?
— А плохая — вот.
Он сунул ей в руки лист бумаги.
— Сорвал с соседнего дома.
Там красовался

12 3 4