Не плачь, Дурында - читать порно рассказ онлайн бесплатно

счастливыми волнами радости.
...
— Лёшка, я тебя люблюююююююююююю!!! — зачем-то кричу я.
И это «юююю» подхватывает рычание мотора мотоцикла. Боровой не отвечает, но он слышит, поэтому поддал газу. А мне и не надо слов, я и так знаю,что Лешка меня очень-очень сильно любит. Это каждодневно в его глазах, это каждодневно выводят его губы и пальцы на моём теле. А ещё, я вчера подслушала их разговор, с наконец-то вернувшимся из Германии, братом. Андрей был как никогда серьёзен.
— Лёш, ты мне друг... но знай, за Дурынду, любого прибью, даже тебя.
— Я тоже, Андрей, — тихо ответил тогда Боровой.
Они даже обнялись. А я, стояла под дверью и плакала в три ручья, безмолвно ревела белугой, рёвой-коревой, принцессой Несмеяной. А грудь теснило щемящее чувство благодарности к этим двоим, самым дорогим мужчинам в моей жизни.
— Лёшка, ты самый лучшииииииииииииииииииииииииииииииииииииий!! — снова ору я, соревнуясь с мотором — кто кого перекричит.
А ветер подхватывает мое «иииииииииий», несёт куда-то вдаль по дороге, которой мы едем. Пусть все знают, пусть всё знает, люди, дорога, лесок, небо, как я счастлива! Какое же это счастье, обнимать любимого за талию, прислоняясь к его спине, ехать в наше уединённое место, чтобы там ещё и ещё раз поцелуями, стонами, действиями, показать друг другу, свою страсть.
Дорога немного запетляла, подстраиваясь под речку, Лёшка стремительно ведёт мотоцикл. Я взвизгиваю от радости, адреналина, чувства свободы! Мотор рычит, ветер свищет в ушах, и мне кажется: мы с ним не просто люди — мы боги. Только мы умеем так любить, и что Лёшка в самом деле, научил меня летать!
— Лешка, я лечуууууууууууууууууууууууууууууууууу!!
Следующий крутой поворот, мой счастливый крик, меняется на визг страха. Боже! Машина! Откуда она тут? Лёшка выкручивает руль, стремясь избежать столкновения. Мотоцикл не слушается и на полном ходу несётся прямо в дерево. Истошный визг заполняет барабанные перепонки. Удар! Борового перебрасывает через руль мотоцикла. Земля стремительно приближается. Падаю. Боль простреливает руку и ногу. Как же, как же нестерпимо больно! Завываю. Невольно открываю рот, делая короткие жадные глотки воздуха. Боль кажется становится только сильней. Лёшка лежит в какой-то неестественной позе, не двигаясь, не воя так как я. Ужас. Да это точно ужас, холодной волной прокатывается по телу. Ползу к нему, рука висит плетью. Ноги все в крови, но вроде бы слушаются.
— Лёша! — разворачиваю его к себе. Он без сознания, у него закрыты глаза, а тело обмякшее, безвольное.
— Лёша, — зачем-то трясу, бью его по щекам я. Потому, что очень страшно видеть Борового таким... сломанным, не живым...
— Лёша, Лёша, Лёшечка, Лёшкааааааааааааааааааааа!!
...
— Не бойся, Дурында, — холодные пальчики здоровой руки сдавливает Андрей, мой брат.
Мы идём с ним в больницу навестить Борового. Я не помню, когда в день аварии приехала скорая. Наверное, быстро. Помню, что не позволяла врачам мне помочь. Требовала, кричала, умоляла, чтобы они оживили Лёшку. Странно, но почему-то своя боль тогда совсем не ощущалась. Даже на кровь, пропитавшую полностью штанину джинсов на моей правой ноге, не обращала внимания. Борового увезли, сначала к нам в местную больницу, потом перевели в областной центр. Диагноз неутешительный перелом позвоночника в нескольких местах.
Я не могла приехать раньше. Мне тоже хорошо досталось: сотрясение мозга, сломана рука, ободрана, чуть ли не до кости, нога. Хотя просила каждодневно врачей, маму, папу, Андрея — отпустить меня к нему.
Вчера, нечаянно услышала разговор родителей.
Мама сказала:
— Володь, хоть и нельзя так говорить, но наверно будет лучше если Лёшка умрёт. Сосед признался, что у него парализованы и ноги, и руки. Остаться калекой парню в 19 лет, что может быть ужасней.
Со мной случилась истерика. Я кричала не своим голосом, рыдала, обзывала маму разными злыми словами.
— Лёшка будет жив, слышите, будет жить, Лешка будет здоровый! Он встанет на ноги, будет ходить, бегать, любить!!
Не знаю, кого я больше хотела убедить родителей или себя. Возможно развеять свои внутренние страхи. Уж слишком ужасна, постоянно всплывающая перед глазами картина поломанного неживого Лёшки. Родители ничего не ответили на мои беснования. Но мамин взгляд, в котором были жалость и понимание, только усилил сидящее внутри отчаяние.
Как и её слова, сегодня обращённые к Андрею:
— Сынок, следи за Маринкой. Как бы она не натворила глупостей.
К Боровому не пускают посетителей, он лежит в реанимационном отделении. Но тетя Валя, в ответ на мои постоянные просьбы, уговорила врачей и медсестёр пустить нас ненадолго. Ноги не слушаются, подгибаются. Андрей, тоже переживает, вон какой у него хмурый, сосредоточенный вид.
У входа в отделение нас встретила тётя Валя. Она выглядит изможденной и постаревшей. Из неё ушла обычная веселость и добродушность, которая всегда восхищали меня в этой женщине. Тётя Валя, тетя Валечка. Хочется бросится к ней на шею, утешить, и может самой получить утешение. Но сейчас на её лице отчуждённость. Словно она не хочет пускать нас в своё горе, словно мы чужие, словно я не смогу, понять её. А ведь последние несколько недель до аварии, тетя Валя называла меня не иначе как невестушкой... Рёва–корева. Слёзы опять выводят бороздки на моих щеках.
— Марина, прошу тебя, только без слёз. Улыбайся и говори как обычно... как до аварии.
Киваю головой в знак согласия и вытираю глаза, рукавами тонкой кофточки. Лешка изменился. Похудел, черты лица заострились. Наверное, поэтому он кажется сейчас старше, лет на пять, а может на целый десяток. В нём тоже чувствуется некоторая отчужденность, будто ему даже неприятно видеть нас с Андреем. Он накрыт до пояса одеялом, руки по швам, на шее жесткий корсет.
— Привет, дружище. А ты не плохо устроился, я посмотрю, олигарх прямо. Палата отдельная.
Боровой криво улыбается на шутку брата. В улыбке нет прежнего задора свойственного Лёшке. А я растерялась, пролепетав что-то типа «Здравствуй», стою истуканом, пытаясь сдержать рвущиеся наружу слезы. А руки сжимают и сжимают пакет с вкуснейшими яблоками из нашего сада, который я позабыла отдать тёте Вале. Какой-же он красивый мой Лёшка. Даже сейчас с печатью травмы на теле, такой серьёзный и сильно повзрослевший, он для меня самый привлекательный мужчина на планете. Андрей рассказывает какие-то наши поселковые новости, которые звучат в этой палате, пропитанной лекарствами и напичканной всякой медицинской техникой, такими мелкими и незначительными. Боровой улыбается, точнее кривится. И почему-то не смотрит на меня. Подхожу, сажусь на стул возле его кровати. Каким глупым кажется этот разговор, когда все боятся касаться вещей, действительно важных. Поэтому я молчу или может боюсь открыть рот и в своей горячности наговорить много ненужных лишних слов. Притворщица из меня, сейчас, никудышная.
Лёшка наконец взглянул. Ласково, задорно, по-прежнему.
— Мариш, одни глазищи остались. Кушай больше.
И эта фраза вмиг разрушила те шаткие остатки спокойствия, за которыми я скрывала свои эмоции. Схватила его безжизненную руку, целую, а долго сдерживаемые слёзы текут по щекам. Тётя Валя смотрит неодобрительно. Андрей всё так же пытается делать вид, что ничего ни с кем из нас не произошло.
— Лёшенька, я так тебя люблю! — совершенно не к месту брякаю я.
Смотрю в его глаза, в них нежность, целое море нежности. Указывает взглядом на дверь, тётя Валя с Андреем без слов понимают его и выходят. Дальше было всё сумбурно... Целую его руки, губы, лоб, волосы.
— Лёш, ты обязательно выздоровеешь, встанешь на ноги... вот и футбольная команда тебя ждёт. Мы поедем вместе с тобой на мотоцикле к морю и в горы. Помнишь, ты мечтал?
— Я тебя люблю, очень-очень сильно люблю!
Говорю, говорю, говорю и боюсь, что мои слова покажутся ему фальшивыми, пустыми, сказанными в порыве жалости. Вон он какой отстраненный, чужой. Замолкла, слезы льются из глаз. Пытаюсь взять себя в руки, раздраженно вытираю их уже влажными рукавами кофточки. Но они всё равно текут.
— Не плачь Дурында, слышишь, не плачь, — говорит ласково Боровой, — Я всегда буду с тобой, когда тебе плохо... Не плачь...
...
— Лёшенька, Лёшечка, Лёшка... Стены коридора всё продолжают свой диковатый языческий танец вокруг меня. Боль немного отступила.
В ту ночь Боровому стало плохо, он опять впал в кому. На следующее утро нас к нему не пустили. Тогда была последняя моя встреча с ним. Когда мы с Андреем пришли в больницу через день, то увидели тётю Валю с повязанным на голове чёрным платком. Всё было понятно без слов. Помню, как я резко развернулась и побежала. Я бежала, бежала, бежала, бежала. Пытаясь убежать от страшной правды. Я наскакивала на людей, даже падала и тут же поднималась, и снова бежала, стремясь опять продолжить своё сумасшедшее движение.
Быстрее, быстрее, и может я смогу так взлететь, раствориться в этом воздухе, небе, перестать существовать, перестать чувствовать боль.
— Марина стой, постой тебе говорю!
Конечно Андрей бежит следом. Но я не могу остановиться, не хочу осознавать, что больше никогда не обниму Лёшку, не увижу его задорной улыбки, не почувствую его губы и руки на своём теле, не услышу ласковое «дырындочка моя». Бросилась через дорогу. Может быть какая-нибудь машина завершит начатое. Нет, Андрей догнал, увёл с проезжей части, мне повезло, поток автомобилей был небольшой.
Прошло уже больше десяти лет, а я всё помню, словно это было только вчера... Колючая проволока опять начала закручиваться в животе. Предметы расплываются, теряют свой контур. Что-то пошло не так, что-то не так с моим организмом...
— Лёшенька, Лёшечка, — зачем-то шепчу я.
Как будто он меня может услышать...
Нужно позвонить! Позвонить, бьется в голове мысль. Телефон. Пытаюсь ползти по направлению к входной двери. Там на тумбочке в сумочке лежит мой телефон. Я кажется ползу... только почему-то расстояние не убавляется... Нужно ещё попробовать, пока есть немного сил, пока я в сознании... ползу... Тяну руки... нет далеко... ещё чуть-чуть, ещё немного... нет не получается...