Не плачь, Дурында - читать порно рассказ онлайн бесплатно

сама доброта, — Ты за лекарством пришла? Садись с нами пообедай.
— Н-нет не надо! — замахала я руками, — Я ела, и вот Лёшка говорит, что мне худеть надо.
Боровой, бедненький, даже поперхнулся, не ожидал такой наглости с моей стороны. А нечего, не хочу быть мямлей чуть-что заикающейся! И мне по фиг, что он всё забыл. Было бы что вспоминать! Даже язык показала.
— Лёш, ты что такое несёшь? Марина прекрасно выглядит. Взрослая совсем стала, красавица.
— Ага, взрослая, только ведёт себя, как ребёнок.
— А сам, можно подумать намного старше, Мариш, посмотри подрался где-то. Вон, как разукрасили.
Тётя Валя отвесила Лешке лёгкий подзатыльник. Он свирепо посмотрел на меня насупив брови, заставив тем самым встрепенуться мои совесть. Знала бы соседка, что подрался он из-за меня, точнее из-за моей глупости.
...
Все-таки я сделала, это! Мне хватило смелости обуть босоножки на высоченном каблуке, мне хватило смелости напялить на себя мини-юбку! Чтобы отрезать себе пути к отступлению, практически все приличные джинсы забросила в стиральную машинку и включила стирку. Вот! Словно сожгла «лягушачью шкурку». Странно, моя неуверенность и скованность исчезли. Я чувствую себя красивой, взрослой, сексуальной. Ну, Боровой, держись! Теперь, как говорится — никуда не денешься, влюбишься и женишься, всё равно ты будешь мой!
Первое, что я увидела, когда вошла в здание местного клуба, это стоящих в фойе, Борового и Людочку. Лёшка присел на небольшой подоконник, Людочка была между его широко разведённых ног. Она обвивала его шею руками, он держал её за попу близко прислоняя к себе. Они целовались. Глаза Борового были полузакрыты, на лице читалось, что-то очень напоминающее блаженство.
Остановилась, как вкопанная.
«Нет... , ты всё равно не поймешь. « — всплывают в голове Лёшкины слова.
Конечно, куда мне понять! Как можно целовать, доводит до оргазма одну, а потом проделывать, что-то подобное с другой? Как можно, забыть так быстро то волшебство, ту красоту, которые была между нами?! «Дурында», глупая маленькая «дурында», одевшая мамино платье, возомнившая себя взрослой и почти красивой. Слёзы закипают в глазах... словно рухнула с небес на землю. Разбилась, разлеталась на тысячи пылающих болью, несбывшихся мечтаний, кусочков. Боровой открыл глаза, увидел, застывшую меня. Ноги словно приросли к полу. Нет бы — улыбнуться, как ни в чём не бывало, сделать вид, что мне всё равно. Стою истуканом не в силах отвести от него взгляда. Какой же он красивый... красивый... сукин сын! Наконец нашла в себе силы сдвинуться с места, оторвать свой взгляд, пытающийся прочитать хоть малейшую заинтересованность на его сволочном лице. Каблуки застучали по бетонному полу. В холле полно народа, а я веду себя так по-идиотски. Не нашла ничего лучшего, как резко развернуться и убежать. Показывая ему, и всем другим невольным наблюдателям, свои чувства и боль. — Дурында! — сзади за плечи хватают, ЕГО руки, останавливая мой истеричный бег.
— Да иди ты... Боровой!
— Куда идти?
— В... К... чертям собачьим!... — хотелось сказать матом, но Лёшке не нравятся ругающиеся девушки. Хотя, теперь мне это до лампочки.
Пытаюсь освободиться.
— Чего тебе надо, Боровой? Отстань от меня!
К нам подбегает Людочка. С удивлением отмечаю, что на каблуках я почти одинакового роста с ней.
— Лёш, что ты постоянно возишься с ней! Детский сад штаны не лямке.
Боровой кривится словно ему неприятны её слова, а может она, или я, а скорее всего сама ситуация.
— Люд, извини, мне нужно поговорить с Мариной.
— Лёш, ты совсем сбрендил?! — несколько визгливо кричит Людочка.
Ничего в ней нет красивого, злобно констатирую я про себя.
— Люда, потом разберёмся, не устраивай истерик.
Мы уходим, уезжаем. И радость, любовь к нему, бурным потоком возвращаются и бушуют во мне. Того и гляди выплеснуться из берегов... Я опять обнимаю его спину, а ветер, нещадно треплет волосы за спиной, снова рёв мотора в ушах, и миг, окончание которого ждёшь с сожалением. Если бы можно было ехать так бесконечно. Нет, время течёт ужасающе быстро!
Ого! Лёшкина рука, когда мы остановились, случайно прошлась по моей не прикрытой одеждой, ноге. Жадно вдохнула воздух. Кипение, которое уже давно было во мне, когда Боровой поблизости, усилилось стократно. Лицо Лёшки выражает нетерпение прикоснуться, почувствовать тела друг друга. А может я плохой физиогномист?
— Лёш, — тяну я к нему руки.
— Пойдем в летнюю кухню, — голос ровный, но и в нём чудится мне, скрытое желание.
Ха-ха-ха. Да я последнее время есть не могла, потому что, садясь за стол постоянно смотрела на тахту, постоянно видела там наши сплетённые тела. Налетела на него в темноте, воспользовавшись ею, обвила его шею руками. Губы впились в Лёшкины губы. Он дрогнул и застонал. О, этот стон! Самое чудесное, что мне приходилось слышать. Поглотила его в себя, опьянела им! А пьяной можно творить всё что угодно, в том числе прижиматься близко-близко, тереться низом живота о него, натыкаясь на доказательство ответного возбуждения. Дух захватывает от своей смелости, дух захватывает от наших поцелуев.
— Лёшечка, Лёшенька, Лёшка, — шепчу я, стону прямо ему в губы.
И он тоже пьянеет, мы вместе пьянеем. Вот уже его руки жадно и несколько сумбурно изучают моё тело. Вот уже я совершенно бесстыдно скольжу пальчиками прямо по его коже под футболкой. Но когда взялась за молнию Лёшкиных брюк, руки Борового легли на мои дрожащие пальцы, мешая моей неизвестно откуда взявшейся смелости, двигать дальше.
— Дурында, так нельзя.
— Как нельзя?
— Пойми я не могу.
— Почему не можешь?
— Ты еще маленькая.
— Разве? Всего лишь на три года младше тебя, — опять тяну к нему руки.
Он не даёт мне приблизиться, схватив меня за локти и держа на расстоянии. Дышит тяжело.
— Нет, Марин, нет. Прекрати меня провоцировать. Я не железный в самом деле.
— Почему нет? Почему?!
— Я не могу с тобой, ты сестра Андрея.
Из моего рты стали вырываться истеричные неконтролируемые хихиканья.
— ... и не только это, ты мне, как сестра, ты несовершеннолетняя. Я хочу, чтобы у тебя было всё по-другому, с любимым человеком, когда вы оба будете готовы, а не быстрый перепих на кухне, оттого, что в молодом девичьем теле, гормоны взбунтовались.
Хихиканье прекратилось, и теперь слезы из глаз. Лёшка, Лёшенька, я тебя так сильно люблю, что мне хочется кричать об этом на все горло, но только шёпот вырывается изо рта.
— Лёш, я люблю, Лёш я хочу... тебя только. И мне всё равно, как это будет — по-быстрому на кухне, или, как в красивых романах. Да хоть в кустах. Главное, чтобы это ТЫ был.
— Дурында, моя Дурындочка, — говорит он ласково.
Неужто это правда? Правда, то что выражает сейчас его лицо. Боюсь поверить. Руки Борового отпустили мои локти. Дышать нечем, шипение заполнило всё внутри. Что же творят его руки, прислонившие меня к дверце холодильника и бьющие током по такой чувствительной коже внутренней поверхности бедра. Ноги раздвигаются сами собой, губы раскрываются, ища мягкость и жар Лёшкиных губ. Зарывшись пальцами в волосы друг друга, неистово целуемся, так что горят губы.
— Ахм, — судорожный вдох.
Лёшка слава богу не нежничает со мной, а ведёт себя, как знающий и уверенный в своих действиях мужчина. Пальцы проникают под ткань трусиков. Выгнулась дугой в его руках. У него просто волшебные руки, они успевают всё и везде, сдавливать сосок моей правой груди, ласкать бусинку клитора и влажную, готовую к проникновению, но ещё девственную дырочку. Подхватывает меня, отрывая от пола, несёт на тахту. Лихорадочно избавляем друг друга от одежды. Какой он красивый обнажённый, хочется расцеловать каждую его впадинку, каждый мускул, каждую конопушку, каждую выпуклость. Лёшка совершенен.
— Дурында, ты восхитительная, — вторит Боровой моим мыслям и целует, покрывает жалящими поцелуями моё запрокинутое лицо, шею, груди. Задыхаюсь, так остро тело реагирует на движения его пальцев и губ. Он сосредоточился на ласках клитора. Заметалась по тахте, так что ему пришлось прижать меня, чтобы продолжить. Всё тело напряглось. Я дуга, струна, натянутый лук! Захрипела, когда почувствовала предоргазменную волну.
— Лешааааааааааааааааааааа!!.
Не сразу поняла откуда взялась боль. Боровой вошёл в меня сразу и полностью, наверное, ему было легко, от его ласк вся мокрющая. Сделал меня женщиной одним ударом, в тот момент, когда я была так увлечена собственными ощущениями. Замер, давая возможность немного привыкнуть к его вторжению. Затем начал двигаться осторожно и неторопливо. Боль? А может что-то иное, что-то непередаваемое, острое, бьющее по всем нервным окончаниях. Пальцы Борового возвращаются на мой клитор. Губы целуют шею. Толчки становятся интенсивнее. И мне нравится всё, что делает он со мной, чёрт возьми, это просто... просто непередаваемо... По телу прибегают волны дрожи. Я женщина, любимая женщина, я птица, я умею летать! Лёшка научил меня летать!
...
Зелёная воронка, всё кружится передо мной, и я кружусь вместе с ней. Мне нужно выбраться из этого вращающегося коридора, нужно добраться до телефона. Удалось немного приподняться. Из зеркала на меня смотрит бескровная маска. Отшатнулась, закричала. У маски мои черты лица. Только она совсем лишена красок. Она серая, даже губы. Я умерла? Неужто правда? Живот опять сводит болью. Мертвым не может быть больно! Мой ребёночек! Руки опускаю на ещё абсолютно плоский живот. Если бы я могла защитить жизнь, зародившуюся внутри меня. Слёзы капают и капают из глаз, чувствую на губах их солёный вкус.
— Не плачь, дурында! — говорю сама себе, а в ушах его голос. Голос, который кажется давно должна забыть, и который всегда слышу в самые трудные моменты своей жизни.
— Лёш, я не плачу. Я сильная, очень-очень сильная.
Ведь когда-то я смогла пережить...
Реальность и прошлое перемешались. Нет, я не в засасывающей меня зеленой воронке коридора, своей квартиры. Я сейчас там, тем летом. Сижу на мотоцикле, обнимая Борового за талию, прислонившись к мужской спине, и слушаю биение его сердца. А первое чувство, первая любовь — беснуются во мне,