Танец одиночества - читать порно рассказ онлайн бесплатно

чай и возвращаюсь к себе, я — снова я. Жесткая и циничная, насмешливая. А здесь... Под Вашим взглядом я превращаюсь в маленькую девочку. И никаких сессий для этого не нужно. Достаточно того, что я сижу напротив, нет никаких сил и желания возражать попусту. Ненавижу себя за это... ненавижу Вас... ненавижу тот момент, когда я додумалась просто впиться в Ваши глаза взглядом.
Мы разговариваем, а я знаю, что Вы считываете каждый мой взгляд, каждый жест. Всё помните, отмечаете детали — как я посмотрела, отвела взгляд, улыбнулась. Вы так внимательны до мелочей. Всем нравятся мои глаза, ноги, фигура. Вам — мои руки. Не знаю, почему. Порой я слишком активно жестикулирую. Несколько необычно. Но мне кажется, дело в другом. В моих прикосновениях, даже через одежду. Я ведь очень телесный человек. Люблю прикасаться к людям, и когда они прикасаются ко мне. Больше мы не играем по моим правилам.
— Сейчас я открою машину. Пока буду оплачивать счёт, ты сядешь на заднее сиденье и снимешь платье. Не бойся, стёкла затонированы.
Решили, что отсутствие тонировки меня испугает? Смутить решили. Поиграем... Сажусь на заднее сиденье. Вижу освещённую улицу и редкие проезжающие автомобили. Моё тело давно стало каким-то общественным. Слишком часто я появляюсь на сцене, слишком много глаз скользили по нему. Развязываю поясок на платье, стягиваю его. Остаюсь в одних чулках. На поясе. Такой подарок в мою копилку от бывшего. Попросил приезжать на встречи без белья. Так и появились чулки. На поясе, потому что хочется прикрыть чуть больше тела, сохранить интригу. Уже потом вспомнила, что первый поясок появился в моей жизни ещё лет в двадцать, когда я начала танцевать на сцене. Моя нелюбовь к нижнему белью появилась ещё раньше. Мне нравилась свобода, оно казалось мне сдерживающим её. Так и пошло-поехало. Красивые комплекты появлялись на моих полках, когда я меняла очередного любовника. Теперь, если там нет пояска для чулок, никогда не куплю. Кожа тут же покрывается мурашками, думаю не от холода. Прохладная кожа сиденья охлаждает мою кожу. Закидываю нога на ногу. Просто жду. Минут через пять подходит он стремительной походкой. Садится рядом. Смотрит оценивающе. Странно, так глупо выходит. Я впервые сижу перед ним голой. Он впервые видит меня голой и в такой ситуации.
Откидываюсь на сиденье, холодно и презрительно смотрю прямо ему в глаза. У меня свои счёты. Честно, до ужаса хочется его убить. Или высказать всё, за что я его ненавижу. Ненавижу ведь до сих пор, никуда это не уходит. И не уйдёт. А сказать не могу. Не имею права. Как же, я женщина, да ещё нижняя. Но ненавидеть это не мешает. Даже его, того, которого когда-то считала почти богом. А ведь я сейчас сознательно провоцирую его. Знаю, что ничего не сделает, а я уйду. Теперь уже я сделаю ему больно. Я привыкла к боли. Когда-то она уже сожгла меня изнутри, теперь я испепеляю других. Мужчин. И он просто попадает сейчас под раздачу. Я хочу, безумно хочу, чтобы он прочувствовал хотя бы отголоски моей боли.
— Какая ты красивая, — его рука медленно скользит по чулку, ползёт по самой кромке, нежно прикасается к коже. Внезапно я вдыхаю слишком заметно. Только сейчас понимаю, что не дышала, из-под полузакрытых глаз наблюдаю за его движениями. Стараюсь дышать, чтобы не выдать моего возбуждения. Я люблю его пальцы. Длинные, немного аристократичные. Не люблю это слово. А ещё сравнение с пальцами пианиста. Изящные? Тоже не нравится. Хотя так оно и есть. Но изящество — типично женская черта. У женщин могут быть изящная фигура, руки, пальчики. У мужчин — или брутальные, или... средние? Нет, самые удивительные, необычные. Как у него. Даже не представляю, как они могут причинить боль. Чуткие, руки музыканта, способные играть на женском теле и извлекать свою собственную мелодию, сотканную из вскриков, боли и стонов наслаждения. Могут, но не на моём. А вот в душе кровавые раны оставить может, и не мне одной.
С трудом удерживаю мысль, что должна помнить о мести. Я сильная, я должна помнить о том, что я сильная. Да, действительно сильная, только сижу голой задницей на серой коже сиденья, дерзко смотрю на него, пока его рука по-хозяйски ставит метки на моём теле. Предательском теле. Мысленно повторяю: «Только помнить о мести, о том, что я больше не позволю почти раздавить меня. Плакать, копаться в себе, искать подтверждение своей вины в том, что мы не вместе. Нет, больше нет. Ни за что. Никогда»
— Всё сделали? Я замёрзла, и вообще мне надоело сидеть здесь. В конце концов, я устала. И даже хочу спать, — почти без пауз на одном дыхании выпалила я.
— Тебя отвезти?
— Не надо. Я сама себя довезу. Увиделись и всё. Всё, как и должно было быть. Разве Вы ещё что-то хотите? Вам это зачем? Тупо трахнуть? Или снова дружбы захотели? Сломать? Испортить? Посмотреть, что у меня внутри? Так у меня там уже и не осталось ничего. Что Вам ещё от меня нужно? Уже истерю, голос срывается, слёзы щиплют глаза, только бы не заметил. Заметил ведь. Моё состояние. Я всегда отвратительно плачу — у меня краснеет кончик носа. Поэтому никогда не реву при свидетелях. Рывком натягиваю платье, хватаю сумочку... Чёрт, дверь заблокирована. — Пожалуйста, откройте дверь. Очень прошу Вас. Только качает головой. Садится за руль, я так и не посмела выскользнуть из машины. Или не захотела. Он всегда так действует на меня. Редкие мужчины действуют на меня так. Замираю, внутри бушует, переворачивается, сметает, а я сижу, замерев, оцепенев, уставившись, как удав на кролика. — Куда ехать? Можешь выбрать — к тебе или ко мне. — Я к себе не приглашаю, — поняла, что сказала глупость, снова покраснела.
Я думала, что уже избавилась от этой досадной привычки. Не люблю быть застигнутой врасплох. А это — моя слабость. Я давно научилась цинично говорить о сексе. Глядя в глаза. Могу сама лекцию прочитать, как трахать женщину, да и по доминированию сколько угодно. Только вот сейчас мне стыдно, как девственнице, которую по ночам посещают крамольные мысли.
— Значит, ко мне.
Мысли, мысли, мои мысли... За меня снова всё решили, не спросив моего мнения. Вообще. Не поинтересовавшись, что и как. Может, я вообще не хочу его видеть. Постель — вообще-то не повод для знакомства. Равно как и раздевание в машине. Это — всего лишь раздевание. Я иногда купаюсь голой. Чем же это отличается? Хотя отличается... пристальностью внимания, взгляда. Вспыхиваю, покрываюсь испариной, кожа покрывается мурашками, как от холода. Мне и холодно, и жарко одновременно. Может, сейчас я хочу побыть одной. Вообще одной. Под жёлтыми фонарями, вслушиваясь в последний звонок трамвая, впитывая кожей прохладный влажный ночной воздух. Я не хочу никого видеть. Слёзы снова наворачиваются на глаза. Слёзы — не то время, когда я хочу видеть зрителей.
Дёргаю за ручку дверцы и выскакиваю наружу. Ускользаю. Я так привыкла это делать. Обычно на расстоянии, в переписке. Не пишу, не беру трубку телефона. Но никогда вот так, из машины. От почти любимого человека. Когда-то. Он не успел заблокировать дверь. А мне досадно, что на этом всё так и кончится. Одиночество, как всегда окутывает меня. На шпильках почти бегу по тротуару. Спиной чувствую его взгляд. И только. Ни шороха шин, ни звука его голоса. Ничего. Я снова ускользнула. Замедлилась, спешить уже некуда, сворачиваю в первый проулок между домами, ныряю в арку. () Приземляюсь на первую попавшуюся скамейку. Мне сейчас нужно побыть одной, впитать каждой клеточкой одиночество, раствориться в нём. Что ж за моя извечная тяга к исчезновению от тех, кого я люблю или почти люблю? Тяга к качелям. То вверх, то вниз. Страх боли. Я ведь действительно не доверяю никому, даже себе. Я просто боюсь, что опять буду страдать много, долго, упиваться вином и таблетками, лишь бы снять эту боль. Почувствовать себя хотя бы мёртвой. Потому что мёртвым не больно. Больно живым. Я живая, я испытываю боль всегда. Но научилась выплывать из неё. Научилась жить на расстоянии вытянутой руки, чтобы не было больно. Научилась не любить. Почти научилась...
Слёзы катятся из моих глаз. Тёмная ночь окутала меня, обняла меня своим влажным дыханием, небо смотрит на меня мириадами мигающих звёзд, молчаливых свидетелей, поддерживающих меня в моём одиночестве. Вытащила плеер, нашла свою мелодию, под которую люблю танцевать. У меня и предпочтения странные. Я ведь танцую под Грига, Вагнера, Наймана, Металлику, Парк Горького... и под эту чудную эпическую мелодию. Нервная, тревожная музыка течёт в одном ритме с моей кровью. Закрываю глаза. Одиночество пронизывает насквозь, когтями забирается под кожу. Тонкая грань, отделяющая меня от реальности, становится проницаемой, и я уже не я, я проникаю в звёзды, растворяюсь в их сверкающих глазах, ночном ветре, моей мелодии.
Вздрогнула, ощутив как мягкая замша, хранящая остатки тепла его тела, коснулась моих плеч. Вынырнула. Только сейчас поняла, что замёрзла, продрогла, безмерно устала, что очень хочу очутиться под тёплым пледом где угодно, пусть даже на полу. Но только, чтобы он сгрёб меня в охапку, прижал спиной к своей груди, очень крепко и тесно, так, чтобы не вырваться, не убежать. Провёл пальцем по моей щеке, стирая набежавшие слёзы. Плачу, хотя так не хотела этого.
— Так и будешь убегать до бесконечности?
— Так и буду. Наверное.
— Зачем?
— Я уже не могу по-другому. Я привыкла уходить первой. Не так больно.
— Тебе и сейчас не больно? И ты плачешь потому, что тебе совсем не больно?
— Не знаю.
— Знаешь... Может, останешься. И не убежишь. На этот раз. Дашь мне хотя бы один шанс. Нам дашь шанс...
Бесконечно долго жду. Что-что, а паузы я держать умею. А сейчас я ловлю себя на том, что мне сложно говорить правду, трудно сказать о своих страхах и переживаниях. Слишком давно я не позволяла себе делать этого. Да и не мужчинам же об этом говорить...
— Мне, правда, когда-то стало сложно доверять мужчинам. Сложно доверять Вам. Почему-то сложно и страшно. Я боюсь боли.
— Боишься Темы со мной? Я не буду заниматься этим, если я не почувствую твоего желания.
— Нет, — широко улыбнулась. Я всегда улыбаюсь, когда речь идёт о Теме. Смущаюсь,